Дефект Кулешова

Из новоголливудских авторов любимые — Майк Николс («Выпускник», «Кто боится Вирджинии Вульф?») и Роберт Олтмен («Долгое прощание», «MASH» и тд). Они, оказывается, могут сплющиться в один фильм.

Сперва «Познание плоти» (1971) кажется экзистенциальным романом-воспитания двух друзей, которые соревнуются в науке любви. Один — сыгранный Артом Гарфанкелом — невротичен, зажат, закомплексован, но одолеваем жаждой страсти. Другой — ещё молодой Джеки Николсон — циничен, хамоват, обезоруживающе харизматичен. Притворяясь бонвиванами, они меняют постели, взрослеют, забывают комнату в общаге и познают апартаменты в центре «Большого Яблока». Николс предъявляет их в разные временные промежутки, предлагает поразмышлять — похоть ли, инфантилизм ли или давний секрет сьедает души проштрафившихся бабников?

Режиссер Николс узнается по той едкости, с которой организована драматургия, работающая подобно бобслейной трассе — от шепота в телефонную трубку до дикой перепалки на повышенных тонах. Олтмен же здесь чувствуется в подходе к визуальному стилю. Камера спрессовывает окружающий мир в герметичные рамки, заставляет режиссера мыслить горизонтально, а воздуха давать на монтаже. Ободки нагих тел рифмуются с грозовым перевалом ухмылки Николсона; панорама студенческого кампуса упирается в склейку, за которой — душная тьма ночных бесед о размерах груди и тяжом детстве.

Ещё проще оказывается репрезентовать конфликт через статичный крупный план женщины, с которой спят оба персонажа. Она заливается смехом, мочит коры, то и дело бросая взгляд то на одну, то на другую рамку кадра. Там — в мычании, рычании, словоохотливости или сдавленных хрипом смешках — прячутся эти двое, эпифразисы субботнего вечера в баре. Почти аналогичной сценой, надо думать, должен был вдохновляться Лука Гуаданьино: та же дамочка мотает из стороны в сторону головой, пока за кадром два ухажера препираются в теннис. Достаточно забаррикадировать кадр двумя сценами громких склок героев с подружками, что оказывается эффектней, чем заставлять ту же Зендею «терять голову» (артисты, берегите вестибулярку).

В «Познании плоти» куча злободневных размышлений на тему того, что за желаниями той самой плоти скрывается. Нереализованность, ретушированные амбиции, предательство. А вообще то, это крепко сбитая драма, доказывающая, что когда-то кино не искало прилагательных для описания кризиса. Наречия сообщали весь необходимый масштаб.

Стыдно: мимо радаров прошёл для меня Колман Доминго.

В «Синг-Синге» он играет одного из идейных вдохновителей актерской труппы, организованной в тюрьме строжайшего режима. Но тёплая ребристость пленки кино не то чтобы спасает: сюжет предсказуем до мелочей, конфликт клиширован, характеры трафаретны. Все хотят выбраться, но все смирились, что ветер с Гудзона добрых вестей не несёт. Видели сотни раз.

Только Доминго выдаёт перформанс на высочайшем уровне. Не знаю, сделало ли погоду окружение из непрофессиональных лицедеев, но в нем живет парадокс любого великого драматического актера: животный инстинкт уживается с каллиграфией актерского же почерка. Когда в пространстве кадра ты существуешь одновременно и как его хозяин, и на волчьих правах. Доминго калибрует оптику зрителя, превращая застенки в юдоль надежды. Одним только танцем. И тут же в глазах читается резонное сомнение в праве на существование. Словно очнулась ненависть под пляску любви.

Таким мощностям разве рады на «Оскарах»?

Трогательный трибьют от Letterboxd ушедшим в 2024 деятелям Голливуда (и не только). Грустное фортепиано прилагается.

рождественское чудо шанс наверстать упущенное сегодня
https://centrezotov.ru/events/2024-v-fokuse/predchuvstvie-the-beast/

один из любимейших в ушедшем 💔

Ну вот, почуял, что зря пропустил на большом экране прошлогодний фильм.

«Предчувствие» Бертрана Боннело — сай-фай, костюмная мелодрама и хичкоковский триллер вместе взятые. Леа Сейду и Джордж МакКей встречаются в разных временных пластах, чтобы не быть вместе никогда. У Боннело получилось совместить свои предыдущие визуальные эксперименты с VHS, с геймификацией и с евро-артом: вышел эклектичный «Малхолланд Драйв», в котором человеческому одиночеству так и не удаётся найти визуальный эквивалент (и в этом большая удача картины). Есть уморительные кадры, в которых Джордж Маккей пародирует психофизику персонажа GTA. Словом, и смешно, и жутко.

Мешает одно: интервью Боннело «Кинопоиску», в котором режиссер не только рассказывает больше, чем надо, но последовательно вербализует «слепые пятна» в экранном материале. «Предчувствию» и без того слегка недостаёт недоговоренности, а тут ещё автор наряду с поверхностными смыслами вскрывает подтекст. Бертран, не бегите впереди паровоза!

Смотреть обязательно, фильм с концептуальной мощью кинематографа 1970-х.

Во втором «Гладиаторе» поражает не частота ляпов, липовый масштаб интриг и даже не мискаст (Полу Мескалу ужасно не идут блокбастеры). Удивляет завороженность Ридли Скотта кровопусканием.

Из 2024-го азарт к боям на арене Колизея выглядит несколько натужно: в 2000-м он объяснялся наглядностью попытки осудить вторжение американцев в Ирак, не скрыть никаких деталей. В антиколониальной второй части, где Скотт обрушивается на имперский ресентимент, снимать бои рабов из дальних регионов с акулами — странно.

Да ещё и с 10 с чем-то камер! Да ещё и осаду мирного города показывать обоюдоостро, заставляя подключаться то к бедным нубийцам, то к римским легионерам. В «Наполеоне», к слову, экшна было в разы меньше, но с по-хорошему безумным модернизмом все складывалось ладно. Здесь же Ридли откровенно не желает заземлять эпик до простого человеческого героизма. Саднят искусственные раны, плещется пластиковая харизма Дензела Вашингтона, под сценарные дыры подставляются подножки.

Но пусть лучше такой «Гладиатор», чем сякой «Чужой». Чем ближе режиссер к савану, тем ощутимей отсекаются изыски и бдения над формальным идеалом. Мне Ридли Скотт образца 2020-х ближе всего. Не стыдно признаться.

Опять брюзжать про Джесси Айзенберга.

Увы, «Настоящая боль» не такой уж прорыв, как принято малевать. История двух кузенов-американцев, едущих в Польшу по следам геноцида, которого чудом избежала их бабушка, отдаёт вторичностью. Разминая в себе Вуди Аллена, Айзенберг сам исполняет одну из главных ролей — конечно, невротичного еврея с явными проблемами в социализации. Его кузена-повесу играет Киран Калкин, прыгающий из кумарной меланхолии в разбитное хулиганство.

Режиссура преимущественно слабая: видно, что для Айзенберга Польша чужая, так ещё и потрудиться не удосужился избавиться от оптики туриста. Открыточные пейзажи перемежаются с откровенно топорными сценами «встраивания» братьев в восточноевропейский ландшафт: тут вот их ругань рифмуется с остротой советской застройки, а здесь единение отражается через объятия возле старинных акведуков.

Лобовым решениям подстать сценарий, ведущий героев к принятию друг друга и собственных травм без единой нелепицы. Шутки топорные, редкие события скучные, а единственная точная сцена, позволяющая видеть перспективу в Айзенберге-режиссере, слишком коротка (речь про перипетию с поездом и вагоном первого класса для туристов-евреев).

Вроде и концлагерь настоящий показали, и подвезли сентиментальные измышления о боли и неисповедимости путей — а сердце не екает. Лучше вернуться к вышедшему в российский прокат в прошлом году немецкому фильму «Моя семья», где Лина Даннэм и Стивен Фрай повторяют то же путешествие, но со смаком, иронией, трагедией. Которых так чудовищно не хватает искренне старающимся Калкину и Айзенбергу.

Декодеры дерзайте.

Мое альтер-эго во сне — тридцатилетняя девушка, скрывающая суперсилу. Она может щелбаном пробить в земле километровую яму, но не способна отбрить аутичного поклонника с лицом Бенни Сэфди и манерами горохового шута.

Каждый день я/она мотается в какое то старое здание на Арбате, в поисках неких знакомцев, давно его покинувших. Все офисы выставили в узкие коридоры, здание отправили на реновацию: визжит сварка, бегают дети (?), маются призраки прошлой жизни — креативный класс, очевидно теперь вырезанный из реальности. Шатаюсь, вглядываюсь в обои на застывших рабочих столах. Ухожу ни с чем.

У дома караулит этот парень. Он ни на что не надеется, просто вымещает агрессию и желает харкнуть в лицо. Еле удерживаюсь от того, чтобы голыми руками не сжать его печень. Ускользаю, в большой квартире вглядываюсь в свою мощь, прихожу в отчаяние: с этой силой нечего делать, только кормить ею слабости и неврозы. Женщиной себя не ощущаю вообще, как впрочем и существом с какими-либо половыми признаками.

Все заканчивается одинаково — звонком в дверь, силуэтом поклонника в глазке, распахнутой безопасностью, ударом со всей силы. Пока у него путаются руки да ноги, нахожу в лице чужие черты — режиссерки, которая все это время писала сценарий своих «Perfect Days». А я, стало быть, в роли протагониста.

Однотонно, репитативно. Все это — кошмар, но страх, который он вызывает, не могу себе объяснить. Должно быть, что-то из детствамладенчествастаростиюностивчерапослезавтратринадцатогоиюлядветысячиседьмогоследующейсекунды

Лучшие российские фильмы года согласно опросу журнала "Искусство кино".
Моя 10-ка внутри, дублирую здесь.

«Папа умер в субботу» (Зака Абдрахманова).
«Король Лир» (Сергей Потапов).
«Снег в моем дворе» (Бакур Бакурадзе).
«Осколки» (Маша Черная).
«На этой земле» (Рената Джало).
«Гнездо из бумаги» (Сергей Кальварский).
«Филателия» (Наталья Назарова).
«Лицо» (Сергей Догоров).
«Пришелец» (Иван Соснин).
«Текстура лжи» (Ефим Грабой).

Год по ощущениям за пять . Поездки, повестки, врезки. Больницы, лица, половицы,.

Масса написанного, гора непроговоренного. Себя по большей части кутал в бесполезные слова, если кому-то они пришлись по душе — значит в прорехах коснулись моего смрада. Я себя, несмотря на все селф-хелп ритуалы, ощущаю воняющим реальностью рандомного перестанка где-то под Ростовом.

Надеюсь, будущий год в нарезке запретов, табу и общественных спектаклей обнаружит свое настоящее не столь больным.

Спасибо всем, кто здесь есть. С наступающим.

ИТОГО


В моем персональном списке главных аудиовизуальных впечатлений года первое место делят видеоарт Сергея Прокофьева «Фейерверк на болоте» в культурном пространстве «Третье место» в рамках выставки «Скрытое» под кураторством Анны Журбы в Петербурге — и выставка Liminal Пьера Юига в Пунта делла Догана в Венеции.

Среди так называемых фильмов есть полнометражные, есть совсем короткие. Есть такие, которые были показаны на больших международных кинофестивалях, получили награды, стали хитами арт-проката. А есть те, что я увидел почти случайно. Из таких жемчужин — крохотные «64 пункта, почему все пошло не так» Дильназ Абраимовой. Фильм, сделанный максимально простыми средствами: в кадре только девушка, ее мать и короткий рассказ о частном случае пережитого насилия. Но этого достаточно. Эта абсолютная прозрачность, непритязательность, анти-художественность, наконец, пробирающий до мурашек смех, с которым героиня рассказывает, как у нее не получилось в самый критический момент перерезать себе горло только потому, что в доме «не было мужчины, и все ножи оказались тупыми» — до сих пор стоят перед глазами. Хотя видел эти 17 минут еще в сентябре, в Алма-Аты, на фестивале «Байконур», который стал в этом году точкой сборки тех тем, сюжетов и дискуссий, которые действительно резонируют со мной. Чего не скажешь о подавляющем числе участников более престижных смотров. Видимо, с этим связано такое число фильмов в этом списке из Казахстана или снятых в Казахстане. Эта страна, Центральная Азия вообще, особенно после выворачивающего наизнанку персонального роад-муви в конце марта, сегодня кажется невероятно перспективным регионом, где за каждым, даже самым скромным с художественной точки зрения фильмом стоит конкретная социальная, если не экзистенциальная проблема, а также желание (и возможность) о ней говорить.

Все остальные фильмы в этом списке в том или ином смысле тоже об этом. О насилии. Точнее о нулевой толерантности к нему.

С Новым годом.

«64 пункта, почему все пошло не так», Дильназ Абраимова
«Велошах», Асель Аушакимова
«Вышел зайчик погулять», Асель Багаутдинова
«Гимн чуме», Ataka51
«Девушка Роза», Полина Капантина
«Дикий алмаз», Агат Ридингер
«Мы жили счастливо», Илья Леутин
«Осколки», Маша Черная
«Папа умер в субботу», Зака Абдрахманова
«Присцилла», София Коппола
«Субстанция», Корали Фаржа

Не знаю как с праздничным вайбом, но зарядом бешеной киногении одаривает «Канун Рождества в Миллерс-Пойнт».

Это американское инди о большой семье, встречающей праздник в доме матроны. Конечно, пока дойдёт до «тайного Санты» все разбредутся по комнатам, чтобы ссориться из-за недвиги, играть в приставку, думать о смерти. Снимать такое — казуальщина, но у режиссера Тайлера Таормины отказывают тормоза по части формы.

Каждая сцена решена по своему: то рыбим глазом, то через голландский угол, то сквозь сетчатые тёплые фильтры. Героев вяжет в изображении, и витальностью своей все они — от грустящих подростков до аутичных копов (к вящей радости одного из них сыграл Майкл Серра) — вибрируют внутри этой визуальной эклектики. На полутонах зрителю впрыскивают оттенки настроений: тут и горесть от очередного нисходящего сезона, и потаённая завороженность будущим. Пока в кадре тихо подрагивают коленки и кустятся слова, автор готовится подвесить на небосвод луну. Картонную, но отнюдь не искусственную: скромную бытовую сказку надо уравновесить великой красотой.

Редкостью остаётся такое тонкое кино, работающее на поэтизации рождественских обыденностей — от фамильных рецептов до снежных моционов, от угнанной родительской тачки до слез под семейный видео-архив. И неизменно под руку с нежностью шагает комизм ситуаций, референсов, неловких смол-токов. Отдельно забавляет здешняя ирония над феноменом непо-бейби: две сколь ерундовые, столь и важные роли играют дочь Скорсезе и сын Спилберга. На пару минут даже появится гений копеечного кино Кавех Захейди.

Семейным этот праздник стал, когда людям в голову пришло, что в холод сподручнее греться друг об друга. Но можно же и захлебнуться огнём, готовым вспыхнуть от трения. Словом, если в вас вот-вот приходящее «отмечание» будит брожение глупости, любви и стыда — смотрите.