зелень глазами и беззаботному, такому искреннему смеху, нежно разливавшимся по телу, с ароматом пряного печенья. Таким был он для неё, шрамоголовый, но такой безысходно счастливый, нежный ветерок, недосягаемый для неё. Это всё выдумки. Ты не-ре-а-ле-н.
Она перевернулась на бок и ощущая намочившуюся одежду, съежилась. Её, словно, окунули в кислоту, заставляя вариться в профессорской колбочке. Вдох-выдох. Разбитые колени завывают не хлеще, чем Паркинсон в своих непонятных мыслишках; Ладонь, опустившаяся в покрывало из снежинок, запульсировала, собирать физически заново тело, побывавшее на рейде : несложно, сложнее было поправить свою маску, валяясь на койке в лазарете и поглощая смердящие настойки Помфри.
— Давай же, Паркинсон, проси прощения, — его хищная улыбочка оголила белоснежные клыки, расплываясь в уголках. Она, вперив взгляд, преисполненный ненавистью, сладко проглотила слюнки, мечтая стереть это напыщенное выражение личика, пока коленки, изливаясь в лужице, завывали, а кисти, связанные за спиною, немели.
— Да пошел ты к черту, Флинт, — уверенно проговорила по слогам Пэнси, пока на глазах блестели солоноватые дорожки от физически неудобного положения; Пока на глазах блестели солоноватые дорожки из-за ухватившийся вскользь мысли, что, мазохизм, не столь плох и жертвой быть намного интереснее, ярче, эффектнее.
Плана не было. Воздуха тоже.
— Проси прощения, чертовка! — его ладонь шлепнула по бедру, тут же покрывшегося мурашками.
— Ты издеваешься? — равнодушно усмехнулась она, пока пазлик, сложившийся в голове, ярким осознаньем пробило темечко, — ты, что, ревнуешь?
— Интересный расклад, Флинт! — загадочно, протяжно, бросила она, будто, игральные карточки на стол с выигрышной партией.
— Сучка, — злостно процедил Маркус, но никак не задевши хладнокровную натуру Пэнси, вновь ударил ту по бедрам, — проси прощения, за еблю с Поттером.
Она потеряла дар речи и воздух, кстати, тоже. Догадок было предостаточно, но столь примитивную, вырвавшуюся из губ в порыве какого-то импульса, Паркинсон, не ожидала услышать. Вовсе. Напротив. Ждала, как послушная девочка напыщенности, саркастичности и громких ругательств, а получила — истинную, искрящуюся патоку ревности, где причина одна : смешала все жидкости с врагом народа! Почти что с грязнокровным, почти. Флинт не учёл одного фактора, что в Поттеровской сперме есть магическая доля, в сравнении с Грейнджер, а значит, узколобыми изречениями об чистоте крови — не вымоешь гнусную, сочившуюся ревность.
— Ты смеешься? — Пэнси подняла взгляд, резко ощутив палочку, наставленную на дно полости рта, — детишек с Поттером я не планировала, а значит, я не опорочила ваши вымышленные богописания об чистоте крови.
Он терял самообладание, отмеряя капельки здравого рассудка. Тянуть процесс с ней — было то ещё влечение, однако, злость, теплящееся под ребрами требовала разрядки. Маркус не сразу осознал свою заинтересованность, пока в один из дней, не пробежался зрачками по аудитории зельеварения и не заметил, как Поттеровские пальчики, сначала режущие ингредиенты, а после, отложившие рецепт, дотронулись до рук слизеринки, а она, раскрасневшись, резко спрятала те в карманы мантии.
Паркинсон удивляла эмоциональной скудностью и между тем, яркостью, воспроизводимых чувств. Удивляла и до спазма в ладонях, бесила, пуская необъяснимую дрожь по телу, с желанием завладеть ею. Спрятать подальше. Уменьшить и положить в кармашек. Отвлечь от розовеньких соплей и такого присущего ей, на данном этапе, юношеского максимализма, пока он бы с Поттера, на живую сдирал кожу под гомон смертных, и диких криков.
Она стала чем-то большим, нежели поставленной галочки в списке почетных грамот. И вот, когда ладони, облаченные в кожу, схватили ту за прекрасные губки, Паркинсон, вроде бы, вся такая беспомощная всё ещё разбрасывается неугомонной бравадой, в попытке избежать неизбежного. Его. Идеального и такого педантичного, и искрящиеся глазки при виде его аккуратно сложенных вещей по рабочему столу, отточенного, кудрявого почерка, с не менее уверенными ответами — Флинт не смог
Вдох-выдох. Паркинсон, плюясь сгустками вязкой крови, падает на колени (между тем набожно моля Салазара, с долей иронии, чтобы не дай Мерлин, её кто-либо увидел в таком ужасающе неподготовленном виде. Пэнси, в своём роде, столь искусна в исполнении магии, изливающейся в каждой жилки, была невероятным наглым способом прогнута под такую же невероятную, сладкую истому магии — Флинта, она всегда узнает этот вкус магического ядра, испробовав то, ещё на третьем курсе во время дуэлянтных испытаний, прилетевших ей в задницу. Он явно знал, как её, мать его, нагнуть! Знал, но не был столь продуманным, вытягивая ниточки слизерино-гриффиндорской интрижки и точно не ожидавши увидеть ту под зельем, как какую-то Кэти Белл, проклятую ещё на той неделе, но удивительным образом, вдруг сумевшей вобрать Паркинсовскую манеру — хладную красоту), прокатываясь теми по льду и также набожно жалевшей, что следующую неделю той придётся столь субтильно водить палочкой по бледности кожи и скрывать каждый миллиметр кожицы, едва ли успевая испробовать новый вид мазохизма, Пэнси, лишаясь воздуха окончательно, закатываясь в уголок, под раскидистой елью, испаряется в чёрном дымке.
Глупостью глупость поощряется!
Выпрыгнув на следующий километр в мягкий снежок, она, валяясь ничком, даёт себе возможность передохнуть, наблюдая за медленными крупицами снежинок, падающих из сизоватого неба, словно, поглотившим дымок. В такие моменты, мысли, вьющиеся из неоткуда, как-то невообразимо, заколачиваются в недрах самоощущений и хочется вдохнуть колючий, хладный воздух. Всегда хотелось вдохнуть, даже, рядом с Поттером. Ей всегда хотелось быть свободной, защищенной от оков едкой зависимости, скользящей по уголочкам мрака, защищенной от «правильности» сторон, защищенной от несправедливости, несущейся повсеместно. Ей всегда хотелось иметь свою опору, то, что поможет облокотиться, покурить, выдохнуть и отвлечься, не путаясь в субстанции погонь за то, что даже невозможно потрогать, поймать, как золотой снитчек, кладя на полочку и рассказывая будущим детям об таинственной награде! Потому что, власть — неуловима, едка, противна. Потому что пешкой быть увлекательно первые недели, а после, стоя под кипятком капелек, оставляющих красноватые полосы, по мраморной кожи и сковавши себя в цепи игры : реалии беспросветно теряются, испаряясь с капельками на плитку. Где реалии, а где выдумка?..
Паркинсон, сглатывая, как послушная девочка, накопившуюся горечь, лишь кивала, как марионетка, пытаясь извлечь последнее удовольствие. И вот! Поттер, поселившийся в её карманчике и шепчущий об призрачном счастье, почти стал реален, если бы не. Если бы не, заточенная душонка, могла что-либо испытывать более живое, чем ущербная лесть. Дёргать за ниточки оказалось проще простого, пока ощущение первой искренности не стало эмпирическим, признаваясь самой себе в том, что рядом с Поттером она меньше замерзает, почти избавляясь от мягких покалываний по кончикам пальчикам и на удивление, эту мыслю выбрасывать не хотелось, лишь взращивать как данную природою — семя, аккуратно укладывавшееся в промерзшую почву и своими, сверху накрытыми ладонями, закапывать содержимое. Закапывать, думая, что излечение, дарованное ей не столь фантомно, будто бы есть эта сладкая надежда на освобождение. Надежды не было. Палочка, наставленная на неё и магия, проникшая прямиком в сердце за несколько дней до кожаной перчатки, припечатавшей губы : прошептала истину — реалии неизменны, а семя, стоит закопать поглубже, в недры копившегося прозрачного и синеватого льда. Как бы бьющееся последние ритмы сердечко не завывало, тянувшееся к чему-то поистине лживому : глотку свободы и любви, чем вся та канитель, устроенная Паркинсон пред темным лордом и Маркусом Флинтом, она отчетливо держала позицию, что неосязаемое и нетронутое, это, всего лишь то, детские выдумки. Детские выдумки, мчащиеся навстречу мягкому пледу, уложенному на яркой, будто, изумрудной траве, такими же яркими и теплыми лучами, разливавшимися по всему голубому небосклону и целующими лица, и чёрными прядями, неаккуратно лежащими на ушах, с погруженными в
Паркинсон остановилась, не решаясь делать и шагу вперёд, оглушенная, и набожно молящая не приближаться Поттеру ни на миллиметр. Она слишком много тому позволила, сокрушив ледяные стены безразличия и питаясь надеждою, как безвкусной снедью на завтраках в большом зале. Она слишком много тому позволила, выведав информацию из глупеньких пожирателей, цену, которой, ей пришлось отплатить искусным «империо» и лживостью пред лордом; Она слишком много тому позволила, разрешая кормить её безвкусной снедью, когда та отдавала привкусом Поттеровской крови и его смертными криками, пытаясь отсрочить неизбежное — падение ангела. Паркинсон слишком много позволила напыщенному гриффиндорцу, взамен, расплачиваясь хладностью сердца и так уязвимо пасть в лапы несправедливости судьбы, впервые ощутив себя живой. Игра стоила свеч? Однозначно, нет.
Она знала, что по её пятам следует опытный пожиратель, учуяв жертвенность Паркинсон, облизывая каждую косточку и смакуя двусмысленными предложениями, буквально, прижимая к шероховатой поверхности Хогвартских стен, испытывая неприступные чертоги Паркинского омутка и изучая ту.Она знала, что как овечка падёт в ручки недобродетеля и тот, лаская субтильность, сломает её пополам, с громким, пронзительным хрустом, заставляя ребра впасть в лёгкие и плеваться железистостью вкупе с ненавистью. Это было азартно! Чувствовать крошечность и уязвимость, теплить мыслями, глупыми планами побега Поттера, и упасть в лапы хищнику.
— Ты мне собираешься что-либо объяснять? — повысил тон Гарри, уверенными, размашистыми шагами, направляясь к ней.
— Знаешь что, Поттер, — начала она, поднимая свои зелёные, плещущиеся глаза в безразличии, — неужели ты думал, что я куплюсь на это всё? На всю твою вымышленную любовь? Влечение? Эти глупые встречи?
Он остановился. Пуля прилетела ровно в сердечко.
— О чем ты говоришь? — уже злостнее спросил он, будто, процедил, — рассказывай в чем дело, — непреклонно добавил Гарри, скрещивая руки, пока его ярко-зелёные, погруженные в неверии глаза, по-тихонечку зажигались в ярости.
— Неужели ты думал, что я буду с тобой? — пауза, — не будь такого высокого мнения о себе, — её тон, сочившийся хладностью, поразили Поттера, приправляя горечью несправедливости и он так, и остался на месте, поглощая смешанные чувства то ли боли, то ли невыносимой злости.
Он вовсе не знал её, зато она знала о нём всё, стыдливо прячась во мраке темноты, пока Флинт, весь такой педантичный и до боли близкий к ней, продумывал каждый шаг. Потому, когда грубая кожа, припечатавшая её губы, за очередным поворотом Хогвартских анфилад, заставила Паркинсон врасплох, горечь, осевшая на кончике языка сменилась на будоражащее восхищение.
Паркинсон, сидя в своем кабинете завывала от всепоглощающей пустоты, щекочущей ребра. Она сама сделала этот выбор, замуровывая свою душу в хладный лес уныния и дикого страха, трепетно щекочущего каждую косточку, подпустить кого-то к себе ближе. Потому что близость означала бы абсолютную уязвимость, расползавшаяся по телу подобно метастазам и рушащей каждый почти живой, полный своенравия участок тела. Потому что до момента её встречи с искрящейся карамелью на шестом курсе где-то во мрачненьком коридорчике и бьющимся об барабанные перепонки сердечком, стучащим так отчаянно и заворожено при виде такого же, мать его, столкновения, в министерстве; Утопающая Паркинсон решила для себя зарыться в своей зависимости, будто бы, в согревающем, мягком пледике надолго, так глупо боясь прикоснуться к ней. Она часто наблюдала за малышкой, за её менторовским, поучающим голоском и девичьей гордыней, за её трудолюбием. Пожалуй, Грейнджер, была искусна в этом. Она любила труд и любила быть нужной, настолько, что, её маниакальность в изучении всех дисциплин и перебежки чрез пространство и время взывали искренний интерес. Почему она такая полная жизнью, неприкосновенная и такая старающаяся доказать свою значимость, смогла завлечь кого-то на подобии Паркинсон?
Почему она была такой? Пэнси купалась в этом непонимании, даже после того, как малышка оказалась в её хрупких лапках на растерзание, вот она — такая крошечная, но всё ещё полная надежд принцесска, снизошедшая с небес.
Аккуратный стук завис в пространстве, отстраняя ту от бумажной волокиты. Пэнси подняла взгляд на стеклышко, сидевшее как влитое в двери и облокачиваясь спиной о мягкое кресло, уверенно произнесла : проходите, а после, чуть засуетившись, вложила перо в чернильницу, вслушиваясь в семенящие шажки прямиком к её рабочему месту.
— Я подготовила отчеты договоров между двумя популяциями : великанами и волшебниками, — начала она, вынимая бювар, — несколькими днями ранее те снова устроили разборки из-за не понравившихся условиях в нашем документе, пришлось вызывать подкрепление, поскольку моя напарница пострадала от нападения, — почти на одном дыханье проговорила она, кладя на стол папку, так по-свойски и почти заученно, держалась Гермиона, и Пэнси, не заметив, как её уголки губ взлетели ввысь, ощутила набожность, будто возвращаясь в то время. Грейнджер и очередной профессор. Идеальный коннект! Идеальная связь! Вот она — такая абсолютно правильная, милая, прилежная и хмурый профессор, с морщинками на лбу, и довольный, словно, котик, опробовавший сливки, причмокивающе слушает её. Только теперь, котиком была Паркинсон, но у этого котика были не такие пушистые лапки, как у большинства преподавателей и единство лишь одно — оба получали удовольствие от лепетаний малышки!
— Это ещё не все, — добавила она, вытягивая ещё три папки, — это закрытые дела, расследовавшиеся на той неделе в лесных местностях и водной, последняя из которой нам далась труднее, русалки утащили на дно пятерых магглов, — на последнем предложении, она, словно, вздрогнула, а после, в своей манере, гордости, поднимая глаза на обезоруженную Паркинсон, тихо вздохнула.
— Вы избавились от, — начала было уже она, но не закончила, потому что Гермиона поспешно кивнула.
— Отлично, это всё? — скучающе спросила Паркинсон, пролистывая пергаменты.
— Да, — более увереннее ответила Гермиона, делая маленький, почти незаметный шаг вперед, — как там Гарри?
— Не знаю, Грейнджер, — отстраненно ответила девушка, складывая папки в кучу.
— Какого черта? — вдруг изрекла Гермиона, в неверии такой несправедливости и отсутствии осведомленности, — Паркинсон, пусти меня к нему.
— Ты уже ходила к нему на свидание или ты уже забыла? — приподнялась она, — я не могу делать тебе поблажки и нарушать правила министерства по твоей прихоти.
— У нас встречи раз в месяц, — процедила Гермиона, ставя ладони на поверхность стола, — этого недостаточно.
— Недостаточно? — приподнимая бровь, брюнетка приблизилась к ней, указательным пальцем приподнимая подбородок, — детка, успокойся, твоего дружка ни один дементор не поцелует!
мои конечно пять копеек никому даром не сдались, но выгонять кого-то из фд....втф вам вообще норм, не сказать, что я огромный фанат творчества хотперсона (я вам больше скажу, мне от этого даже противно было) но камон это не значит, что я побегу его выгонять, фандом это не улица из словы пацана, чтобы на пацанов и чушпанов разделили и диктовали с кем здороваться, а с кем нет. ну камон
И так, да, я всё-таки решила осветить этот случай на своём канале, поскольку всегда восхищалась этим человеком и его творчеством, даже несмотря на то, что у нас были с ним некоторые разногласия. Как говорится, творчество, стезя ≠ наши личностные отношения между друг другом, моё отношение к нему всегда будет исконным : восторг, до меня доходили разные слухи, разные доводы об личности этого человека, но при этом, его творчество мне не стало нравиться меньше, несмотря на то в прошлом, и возможно в данном периоде разделение между точками зрениями, флудами и личностями в фд. Когда ваши моральные устои начинают переходить грань и проецироваться на творчестве в качестве рычага давления на личность человека, это как минимум абсолют странности, поскольку даже классика содержит очень сомнительные произведения, но от того, не становятся менее популярными, лишь преподносят завесу какого-то необычного привкуса «реалий», ибо встретить это в повседневной жизни вряд ли представляется доступным, нежели в книгах, также как и в фф. Вот, сегодня поднимали тему с моей знакомой, что творчество, книги созданы для того, чтобы находить отдушину от повседневной рутины, это всегда было и будет основным источником для разрядки, (именно поэтому я подняла эту тему, ору), да и со вкусовщиной спорить сложно : одному нравится то, другому это. Тут дело в межличностных конфликтах, нежели в таковом творчестве и этот факт всем нам сложно отрицать. Как бы то ни было, каких бы конфликтов в фд не встречалось, оставайтесь с холодной головой и здравыми мыслями, прежде всего мы все люди, и так или иначе должны опираться на какую-то человечность. Это лишь будет ещё одним грустным исходом и примером той несправедливости, каких-то ваших гордынь.
Все знают, что я на нейтрале постоянно: ну нет у меня времени сидеть и мониторить ссоры, да и в целом молчу на те или иные темы, но тут увы, промолчать уже не смогла. Я не буду указывать имена, не буду тыкать никого в пальцем, не буду вдаваться в подробности. Просто распишу и со спокойной душой продолжу писать свою практическую работу.
Многие уже наслышаны о сложившейся ситуации с одним из известных людей в нашем фандоме, и я честно, столько раз сама перед собой оправдывала всё наше коммьюнити: ну дети, ну поиграются и бросят, ну перерастут. Причём эти же дети кричат о том, что ну что вы обращаете на нас внимание, мы же мелкие!!
Я далеко не правовед, не юрист, вообще никак не связана с законами, но тут даже мне, сварщику, ясно одно: Это нарушение уголовного кодекса и так как пострадавший живёт в Российской Федерации, то и судить нарушителя будут по Российскому кодексу. Штраф и правда нихуя не стоит, ну рублей 600-1000, но своими необдуманнами действиями вы сами себе портите жизнь. Нверное, единственное, что мне жаль, что Хотперсон не выдал огласке этой ситуации: тут можно было бы и вторую статью приписать. Но законы ладно, уйдём от этой щепетильной темы и перейдём к тому, для чего я пишу этот пост.
Фандом настолько прогнил, что тут теперь не просто болото, здесь СССР и в очень плохом смысле. Я помню, в году так 22-23, когда активно начали продвигать "Безопасный интернет", все как один кричали: зачем нам это надо, что за диктатура, что за доносы и так далее. Но вы сами доносы устраиваете или пытаетесь, выведываете информацию человека, который вам ничего не сделал: да, никто не святой, но явно не заслуживает докса и вылета из фандома. Вы строите ебейшую цензуру, как в СССР, вы буллите и вы ненавидете тех, кто пишет то, что уходит за рамки морали.
Вспомним одну из самых противных книг, которая как минимум на моей памяти, это "120 дней Содома". Кто не знает, ознакомьтесь. Это было запрещено, но сейчас в открытом доступе. Прикиньте, таких произведений дохуя и больше, и они достаточно мерзкие. Что, их тоже отменим? Или просто не будем покупать такие книги? Вероятнее всего второе, так а что вам, дорогие участники нашего законсервированного фандома, мешает сделать то же самое? Взять и выйти из канала, не заходить и всё. Но нет, каждому надо вылить дерьмо на одного или другого человека, ведь никто не умеет жить спокойно, как кошка с собакой вечно грызетесь и не можете успокоиться. Ну разбегитесь вы по разным углам, нахуя устраивать цирк, который перерастает в ТАКОЕ?
"и вылета из фандома., "
вернёмся к этой строчке. Я не помню когда, но читала в "я хочу" слова о том, что никто не имеет право выгонять другого человека из фандома и многие поддержали такую позицию, а сейчас вы переобулись и заставляете многих авторов покинуть фандом и своё детище. Мерзко? Мерзко.
И я повторюсь:
автор ≠ его творчество. Или мы припишем Нобокову к педофилию?
творчество ≠ нормально ли все с психикой или нет. Он выливает это в текст, автор несёт свой смысл,но ни за что не перенесёт это в реалии. Я не видел ни одного сообщения, ни одного признака у тех авторов, кого сейчас настоль ненавидит общество нашего коммьюнити, что они собираются воплотить это в жизнь. Или мы Маркиза де Сад, Стокоу, Сорокина припишем в псих. больных, не имея образования психолога?
Итог один: не фандом мерзкий, вы, люди, мерзкие. Вы отравляете все живое, считая крутым это. Вы ненавидите друг друга и любите хаос. Наверное, вам настоль скучно в реальной жизни или вас настоль сильно ущемили в реале, что вы тратите время на совершенно чужих вам людей, устраиваете ссоры и цирки.
Потому что если не предвкушать свою новенькую дофаминовую яму, то в мысли закрадывается всеобъемлющий страх потери самоконтроля и жажды поддаться стандартизации, и ангел, признаюсь честно, что в моих самоощущении это действительно — глотками поглощать цианид, будто отмеряя скорую кончину по чайной ложечке и умирать так просто, ущербно, «по-маггловски».
И вот, ангел, остался последний вопрос, обращенный мною лично тебе :
Не потерялся ли ты в стандартизации общества?
Потому что моя роль «хладнокровной-бесчувственной-сукой» почти меня устраивает, за исключением своей уязвимости : тебя.
Грейнджер всегда была такой! Смышленой, одаренной, пока остолопы в виде Поттера и Уизли тянулись за нею лишним балластом, и играли на одной лишь фамилии. Как часто она могла вот так открыться миру? Паркинсон не могла вспомнить, хотя сейчас, стоя тут и опустившись также на колени, подбирает охапку пергаментов. Так по-маггловски, зная, что её хрупкая, но такая сильная девочка отказалась от магии. Потому что её кровоточащие раны всё ещё воспаленно ныли, демонстрируя хладность и сухость в лице; Потому что Грейнджер вдруг обнаружила в себе омерзение к любому роду магии вне надобности, всё ещё слыша в ушах последние крики пыток под круциатусом; Потому что после того, как Паркинсон подписала ведомость об принадлежности золотой девочки к Министерству, назначив ей достаточно приличную должность в офисе для преступницы магического мира, Грейнджер, абсолютно, зачахла, теряя блеск в прежде горячей карамели. Свалившаяся ответственность на её плечи в виде поручений, заполнения бумажек и прочей канители привели её в чувства, несмотря на то, что теперь, она должна была отчитываться Паркинсон. Потому что раны всё ещё взывали, проецируя в её будничных днях самый главный страх : внедрения пожирателей в Министерство, однако, Грейнджер, так невинно боявшаяся укоризненности совести и единственной надежды в продолжении своей жизни в виде своего соседа по «парте» — Поттера, которого держали «по скидке» в Мунго, отнеслась снисходительно, пока Паркинсон наблюдала. Вот, она, неделями ранее, ритмично постукивала в кабинет Пэнси, а после, продемонстрировав свое неимоверное заискивание пред ней и ровный тон вопреки своему желанию подорвать эту каморку — высоко держала свой подбородок и такую девчачую гордость, вновь лишив экс слизеринку воздуха и паркета под каблучками. В этом вся её натура, завали работой, она не зарычит, а посмотрит в рот, набожно прося добавки, даже, несмотря на то, в каком положении та оказалась. Малышка всегда умела так удивлять своею выдержкою, что ненавистная во время учебы её черта характера для Паркинсон со временем приобрела сладкий привкус на кончике языка, сменяясь на всеобъемлющую зависимость.
— Ничего, — Пэнси протягивает ей последний бювар, — зайди ко мне под конец смены, — Гермиона кивает, одаривая безразличным взглядом ей ненавистную фигуру и широким шагом направляется вдоль коридора, совсем не подозревая, что является уязвимостью для кого-то вроде Паркинсон.
