Паркинсон остановилась, не решаясь делать и шагу вперёд, оглушенная, и набожно молящая не приближаться Поттеру ни на миллиметр. Она слишком много тому позволила, сокрушив ледяные стены безразличия и питаясь надеждою, как безвкусной снедью на завтраках в большом зале. Она слишком много тому позволила, выведав информацию из глупеньких пожирателей, цену, которой, ей пришлось отплатить искусным «империо» и лживостью пред лордом; Она слишком много тому позволила, разрешая кормить её безвкусной снедью, когда та отдавала привкусом Поттеровской крови и его смертными криками, пытаясь отсрочить неизбежное — падение ангела. Паркинсон слишком много позволила напыщенному гриффиндорцу, взамен, расплачиваясь хладностью сердца и так уязвимо пасть в лапы несправедливости судьбы, впервые ощутив себя живой. Игра стоила свеч? Однозначно, нет.
Она знала, что по её пятам следует опытный пожиратель, учуяв жертвенность Паркинсон, облизывая каждую косточку и смакуя двусмысленными предложениями, буквально, прижимая к шероховатой поверхности Хогвартских стен, испытывая неприступные чертоги Паркинского омутка и изучая ту.Она знала, что как овечка падёт в ручки недобродетеля и тот, лаская субтильность, сломает её пополам, с громким, пронзительным хрустом, заставляя ребра впасть в лёгкие и плеваться железистостью вкупе с ненавистью. Это было азартно! Чувствовать крошечность и уязвимость, теплить мыслями, глупыми планами побега Поттера, и упасть в лапы хищнику.
— Ты мне собираешься что-либо объяснять? — повысил тон Гарри, уверенными, размашистыми шагами, направляясь к ней.
— Знаешь что, Поттер, — начала она, поднимая свои зелёные, плещущиеся глаза в безразличии, — неужели ты думал, что я куплюсь на это всё? На всю твою вымышленную любовь? Влечение? Эти глупые встречи?
Он остановился. Пуля прилетела ровно в сердечко.
— О чем ты говоришь? — уже злостнее спросил он, будто, процедил, — рассказывай в чем дело, — непреклонно добавил Гарри, скрещивая руки, пока его ярко-зелёные, погруженные в неверии глаза, по-тихонечку зажигались в ярости.
— Неужели ты думал, что я буду с тобой? — пауза, — не будь такого высокого мнения о себе, — её тон, сочившийся хладностью, поразили Поттера, приправляя горечью несправедливости и он так, и остался на месте, поглощая смешанные чувства то ли боли, то ли невыносимой злости.
Он вовсе не знал её, зато она знала о нём всё, стыдливо прячась во мраке темноты, пока Флинт, весь такой педантичный и до боли близкий к ней, продумывал каждый шаг. Потому, когда грубая кожа, припечатавшая её губы, за очередным поворотом Хогвартских анфилад, заставила Паркинсон врасплох, горечь, осевшая на кончике языка сменилась на будоражащее восхищение.