Меж тем, панки дело говорят. По крайней мере, есть над чем поразмыслить.
Вся философия искусства (для краткости —
эстетика) сводится к трём основным вопросам.
Первый: что такое прекрасное?
Второй: каково отношение прекрасного в природе — и прекрасного, созданного человеком? Этот же вопрос, будучи сформирован в категориях доминирования: что выше?
Третий: что выше в человечески-прекрасном: творчество поэта — или труд критика?
Первый вопрос («вопрос, конечно, интересный… интересный, конечно, вопрос») мы сегодня оставим в стороне. Поговорим о двух последних.
Классическая
эстетика (увенчанная Гегелем) на второй вопрос дала чёткий ответ: только созданное человеком-художником истинно прекрасно. Ибо есть творение сознательного Духа (то бишь, мышления). Прекрасное в природе, конечно, совершенно реально (иначе откуда бы оно появилось у человека?), но оно — лишь пролог к прекрасному, созданному человеком-художником. Разница между прекрасным в природе и человечески-прекрасным — такая же, как между обещанием и исполнением.
Всего одна иллюстрация. Генрих Гейне (который на самом деле Хайнрих Хайне, конечно, но такова традиционная русская транскрипция) вспоминал, как беседуя вечером с Гегелем, начал восторгаться звёздным небом. «Звёзды? Угревая сыпь на лице неба», — отрезал Гегель.
Но отсюда третий вопрос: если прекрасное истинно только как творение сознательного мышления, то что выше: поэтический гений — или критик (философ искусства), осмысливающий произведения поэта? Ведь мышление критика намного конкретнее, он лучше понимает прекрасное, и, в отличие от поэта, критик может сформулировать это прекрасное.
Отсюда: песня «Тараканов!» — акт внутрипартийной борьбы. Почему? Потому что это выяснение отношение внутри одной эстетической партии, признающей первенство человечески-прекрасного над природным прекрасным. Партия эта победила ещё 200 лет назад — и «
Эстетика» Гегеля обосновала и зафиксировала эту победу.
Но победа партии всегда ведёт к противоречиям внутри этой партии: задолго до «Тараканов!» началась борьба за права художественного гения против художественного критика. (А московские панки, сами того не сознавая, но совсем не случайно, этот holy war продолжили. Как там у Ильфа и Петрова? «Если б Остап узнал, что он играет такие мудрёные партии и сталкивается с такой испытанной защитой, он крайне бы удивился»).
Но ларчик просто открывается. Если критик не хочет быть паразитом искусства — он не должен лезть в искусство со своими советами. Если не дал Бог таланта художника — не надо художнику мешать. Задача критика — осмыслить все произведения искусства как единое движение к постижению прекрасного. И чем меньше субъективной вкусовщины будет у критика, тем он лучше справится со своей задачей. Так же и художник тем велик, чем меньше в его произведениях его самого.
#эстетика