Думы о том, как былое сделать думами о былом. Всё-таки немецкий язык —
философский язык par excellence.
История по-немецки = die Geschichte.
Немецкий глагол gescheen = происходить, бывать, случаться, свершаться, делаться.
Чувствуете, какая глубина метафизики открылась взору, да? Уже на уровне бытового языка:
история = нечто сделанное, свершённое. Свершений же без сознания не бывает. Но это у немцев.
А по-русски у
истории даже собственного имени нет. Есть только калька с одноимённой греческой книжки старика Геродота.
Да, другие великие народы Европы имя для
истории тоже заимствовали всё у того же Геродота. Но им History досталась опосредованно, через римлян, по праву наследства или завоевания. Органично понятие
истории перекочевало в европейские умы и языки. А что мы? А мы заимствовали «гишторию» не у античного эллина, а уже у заимствовавших у него. Без осознания, просто взяли как данное, как импортный товар по сходной цене — и всё. «У людей есть, а мы чем хуже?»
Простой факт, за которым — сложное прошлое и далеко идущие мысли.
Во-первых, момент филологический. Не зря Константин Аксаков, первый русский анархо-коммунист (даром, что славянофил), считал в языке именно глагол решающим, силой творческой, не только описывающей деятельность в реальном мире, но и деятельно изменяющей сам язык. У немцев вот глагол gescheen (синоним творческой силы) произвёл субстанциальное существительное die Geschichte. То есть: деятельность творит
историю. Как в предметной жизни, так и в языке. Вспомним Гегеля: «Вся задача, чтоб понять Субстанцию не только как Субстанцию, но равным образом и как Субъект».
Но отсюда и объяснение, почему в русском языке не так: не творил (за редкими исключениями) наш народ свою
историю, а пребывал объектом, субстанцией для других (сначала для природы, потом для варягов, затем для последовательно сменявшихся князей, татаро-монголов, царей). Отсюда и отсутствие подходящего русского эквивалента для греческого слова Ἱστορίαι.
Во-вторых, уже в одном этом слове, как в магическом кристалле отразилась вторичность, заимствованность нашей культуры. И дело не с Петра Алексеевича Романова-Великого началось. Раз сам ты не субъект собственной судьбы — приходится брать взаймы эту судьбу из общего интеллектуального банка человечества.
Даже само название для своей
истории.
Впрочем, в подлунном мире всё чревато своей противоположностью. Так, Герцен, именно в этой отсталости видел зазор, уникальную возможность для прорыва нашего народа к жизни другой, истинно исторической. «Быть может, поздно пришедшим на пир мировой цивилизации достанутся не объедки, но десерт?»
Отсюда, в-третьих, не зря Герцен (а раньше его — Чаадаев, официально безумный, потому что был единственным действительно нормальным среди официально «нормальных» безумцев) сетовал, что у русского народа нет
истории, наши люди её не сознают, и бездумно, в божий свет, прожив свою жизнь, просто ложатся в землю целыми поколениями, как пласты древней породы.
Геология у русского народа есть, а
истории нет.
Потому даже своего названия
история в русском языке не имеет. Герцен не артикулирует это прямо, но уже само название его главной книги — «Былое и думы» — есть программа революционной реформы русского языка и русского мышления. Следовательно, и русской жизни. Ведь
история и есть — былое (бытие прошедшее), но не просто прошедшее (иначе от проклятой роли ископаемых геологических пластов не избавиться), но былое в думах, то есть бытие осмысленное, осознанное.
И здесь Герцен выступает вполне гегельянцем (пусть левым, настоящий гегельянец только таким и может быть), ибо понимание
истории не просто как хронологически прошедшего, но именно как осознанного бытия кристаллизовалось впервые именно у Гегеля.
Но дело даже не в этом.
Дело в том, чтоб былое стало думами.
#история #философия_истории #Аксаков #Герцен #Гегель