Диалектика романа или Почему Тургенев убивал своих героев?Судите сами: Рудин в романе, названном в его честь, погибает. Инсаров в «Накануне» погибает. Базаров в «Отцах и детях» — что? Да, верно: погибает. Нежданов в «Нови»… Вы уже не удивлены — и правильно: погибает. Лиза Калитина в «Дворянском гнезде» не умирает физически, но оказывается заживо погребённной в монастыре. Только Литвинов в романе «Дым», избежал сей печальной участи и не был отправлен Тургеневым в небытие.
«Последняя страница каждого романа Тургенева закрывается, словно крышка гроба, в котором писатель неизменно хоронит своего главного героя. И как из гроба уже нет выхода — так ничто, ни одна сюжетная ниточка не ведёт за пределы тургеневского романа. Всё заканчивается с последней страницей, на которой Тургенев телеграфным стилем рассказывает о судьбах второстепенных героев после смерти героя главного. Романическая вселенная с концом романа просто перестаёт существовать»,
— констатировал я в «Искателях Абсолюта», и объяснил убийство Тургеневым своих героев вечной борьбой писателя с прекраснодушием, с болезненным раздвоением мира на Я — и совершенно чуждое ему не-Я. Надо сказать, Тургенев тут был вовсе не одинок: борьба эта, начавшаяся ещё в первом гегельянском кружке Станкевича, распространилась в XIX веке на всю русскую культуру.
Неспособные найти позитивное, гегелевское, «снятие» противоречия между сознанием и миром за его пределами, тургеневские герои были осуждены своим творцом на негативное разрешение дилеммы — путём уничтожения одного из полюсов её, путём собственной смерти. В реальной жизни тургеневские герои продолжили бы физическое существование (более того, и продолжали! Как пример — сам Иван Сергеевич, как главный прототип собственных героев), но литература не копирует реальность. «Один реализм губителен — правда, как ни сильна, не художество», — зафиксировал писатель. Где реальный прототип романного героя будет жить, есть, пить, стариться, в общем — коптить небо, пока не умрёт (хотя смысл его существования дачным-давно утрачен!) — герой романа должен и физически погибнуть вместе с потерей своего смысла. Литература просто отбрасывает ненужные случайности, делает поправку на несовершенство материального мира, в котором давно умершее
по сути, продолжает своё материальное, псевдо-реальное, а на самом деле — абсолютно призрачное существование.
Диалектика формы романа — это тотальная законченность, закруглённость.
Тургенев не зря провёл свои лучшие юношеские годы в гегельянском Берлине: суть гегельянства он усвоил превосходно. «Философия есть круг» — вообще, всё истинное есть круг, замкнутость в себе самом, говоря гегелевским языком: тотальность.
Эту гегелевскую «книжную мудрость, венец философии всей» Тургенев, так и не ставший, несмотря на первоначальные планы, профессором философии в Санкт-Петербурге, реализовал в своих романах. Отсюда, из Гегеля, их тотальная законченность, завершённость — настоящий роман как эпос современной цивилизации и не может быть другим. Отсюда и смерть тургеневских героев — они сказали своё слово, им нечего уже больше делать на сцене мировой драмы. А хэппи-энды — для дураков: если роман не выдумка, если он действительно современная форма эпоса (в XX веке эту гегелевскую идею будет неистово пропагандировать Георг Лукач), то он не может иметь слащаво-счастливую концовку. Просто потому что реальная история не такова. И по этой же причине «открытого финала» в хорошем произведении быть не может: ибо история всегда решает свои противоречия, не оставляя ни один сюжетный узел неразвязанным-неразрубленным.
Как настоящий гегельянец, Тургенев и не оставляет таких узлов, все сюжеты у него закончены, вместе с героями, на могилах которых Иван Сергеевич мог бы выбить в качестве эпитафии свои стихи из «Рудина»:
И я сжёг, чему поклонялся,
Поклонился тому, что сжигал…
#Тургенев #Лукач #диалектика_романа