18 января 1943 года - блокада Ленинграда была прорвана
В ночь на 18 января Звягинцеву позвонил командарм Духанов:
– Как обстановка? Немецких танков перед тобой больше нет?
– Только разбитые, товарищ «первый», – ответил Звягинцев.
– Молодец, подполковник! И бойцы твои молодцы! Передай им мою благодарность. Завтра к девяти тридцати прибудешь ко мне. Оставь за себя начальника штаба.
…В назначенное время Звягинцев был на КП армии. Но командующего там не оказалось.
Звягинцев решил зайти в оперативный отдел. В блиндаже за столом сидел полковник, видимо один из операторов, и кричал в телефон
– Соединились?! Где? У Рабочего поселка номер один?! Вот здорово! Так бы сразу и говорил. Давай, записываю! – И полковник, прижимая плечом трубку к уху и хватая со стола карандаш, стал записывать, повторяя вслух: – С нашей стороны… замполит батальона майор Мелконян… старший лейтенант Калугов… сержант Анисимов… С волховской майор Мельников… старший лейтенант Ишимов. Все. Понял!
Положив трубку, полковник радостно сказал:
– Наконец-то! Соединились!
– Товарищ полковник… – с трудом ворочая от волнения языком, проговорил Звягинцев, – я… правильно понял?.. Прорвали?!
– Раз соединились, значит, прорвали! Ты откуда такой непонятливый?..
Еще не веря самому себе, Звягинцев попытался осмыслить только что услышанное, но осознал, запомнил только одно слово. Оно было огромным, емким, как сама жизнь, громким, как удар гигантского колокола, радостным, как голубое небо, как солнце, – «прорвали!».
18 января 1925 года, 100 лет назад, вышел первый номер журнала «Новый мир»
Нынешний крестьянин настолько сильно взбудоражен советской общественной культурой, что не принимать участия хотя бы в разговорах около сельсовета он не может. Нынешний молодой крестьянин превосходно начинает разбираться в различных делах советского строительства, обнаруживая этим самым яркую жизнеспособность и рост политического сознания. Правда,—таких сознательных пока меньшинство, но зато в этом стане—самые умные, самые энергичные, самые дельные, самые грамотные. Значит, в будущем победа за ними. И если бы не отцы - старики, которые упрямо гнут свою старорежимную линию, запугивая непослушных сыновей божьими бедствиями,—это сильное меньшинство могло бы от разумных разговоров перейти к делу. Впрочем, это скоро так и будет. А пока экономические обстоятельства требуют не ссор и крайностей меж отцами и детьми, а чисто делового примирения с верным расчетом (со стороны сыновей), что так или иначе, все равно, непримиримые старики уйдут своей естественной дорогой. Пожалуй, кроме этих двух лагерей, т.-е. красных сыновей и белых отцов, есть еще третий лагерь, не менее огромный и очень интересный.
Это лагерь молчальников-нейтралитетчиков.
Эта третья армия молчальников образовалась только за эти последние два года после очевидного несокрушимого укрепления советского строя, когда у многих отнялись языки городить чепуху против своей рабоче-крестьянской власти. Главная масса молчальников составилась из хитрых мужичков, чтв «себе на уме». Каждый, мол, знай про себя, а пока молчи. Молчи и поглядывай, что будет дальше. Молчи и жди, пока другие товарищи из лагеря сознательных, выбиваясь из сил, сделают за тебя великую работу общего строительства. Молчи и слушай, слушай и молчи. Молчи так, как будто не понимаешь, что делается кругом и для кого делается и с кем делается. Молчи и делай вид, что все, вокруг происходящее, как будто тебя особенно не касается и не волнует и говорить, мол, тут не о чем. Молчи и никаких,—за тебя сделают. Ох, и вообще велика эта армия молчальников в СССР. А только подумать: что если бы эта армия нейтралитета вдруг чистосердечно призналась в глупости, в трусости, в преступности своего дипломатического молчания и взялась за дело всеобщего блага Трудового Союза. То-то бы нашего полку прибыло! Ведь несомненно, что всех молчальников объединяет одно состояние—психология поджидания: «поживем, увидим». И, конечно, настанет момент и очень близкий, когда и этот лагерь молчания заговорит. Тем более, что с каждым днем все тверже и могущественнее крепнет советская власть. Чего ждать еще?
Тихой походочкой молчальники обходят то одну группу, то другую,—прислушиваются, принюхиваются, приглядываются, думают про себя, в землю поглядывают, мигают, покашливают. — Михалыч, ты почему не пошел в члены сельсовета,—спрашивает рыжего молчальника парень—тебя ведь выбирали, ну, и шел бы, а? — Будет время—пойду,—был мрачный ответ. — А теперь разве не время,—продолжал парень,—теперь-то только и время, а? — Не приставай,—отрезал молчальник, уходя к другой кучке. — Какого другого времени он ждет,—не унимался парень,— не понимаю, чорт его знает! А Михалыч—мужик толковый, ловкий, изворотливый. Зря пропадает для общества, зря. Говорят, что будто баба его задалила, сбила с толку, затормошила поповскими предсказаниями о страшном суде. Сковороды боится! Х-ха!
Вот другой молчальник медленно подошел к крыльцу кооперативной лавки, которая битком-набита потребителями. — Видишь, Иван Андреевич,—заговорил ему навстречу Викул из деревни Шардино,—како товар хороший в кооперации и недорого, совсем недорого. Заходи, покупай. — Успею, потом когда-нибудь,—обещал тихий — Успею, потом когда-нибудь,—обещал тихий сосед-молчальник, переходя к бабам, которые говорили о драконах.
Цитата: Василий Каменский. «По советским деревням. Ржаной народ у сельсовета». Журнал «Новый мир», №1, 1925 год
14 января 1925 года родился японский писатель Юкио Мисима.
Тщательно обдумывая события нескольких месяцев предвыборной кампании, Кадзу поняла, что победу Консервативной партии принесли не политические взгляды. Консерваторы победили, опираясь не на логику. Не на чувства. Не на личность. Ногути определенно был выдающейся личностью, силен в логике, действовал чрезвычайно искренне. Консервативная партия победила просто деньгами.
Это следовало бы назвать тяжелым уроком, но Кадзу не для того вкладывала силы в кампанию, чтобы обучаться подобному. Вера в то, что деньги могут все, не стала для нее откровением. Сама Кадзу использовала деньги с душой, с желанием помочь. Деньги врага надвинулись как крушащая все на своем пути машина. Поэтому вывод, к которому неизбежно подвели Кадзу минувшие события, заключался в следующем: сожалеть надо не из-за того, что не хватило средств, а из-за того, что и ее чувства, и логика Ногути не принесли результатов. Безумно жаль, что во время предвыборной кампании вся ее вера в человеческие слезы, смех, добрые улыбки, пот, горячее прикосновение кожи не принесла пользы.
Кадзу ощущала это почти физически: ее слезы, красивая улыбка были бессильны. Прежде в том обществе, где она росла, было принято считать кокетство сильным оружием, оно могло одержать верх над властью и деньгами, но прошедшая сквозь горнило выборов Кадзу воспринимала теперь такую точку зрения как древний миф. Грубая критическая оценка выборов сводилась к этому. Другими словами, «деньги» одержали победу над «женщиной». Это совсем не то, что явная победа женщины, отвергнувшей бедного возлюбленного и отдавшейся нелюбимому богачу.
И из этого естественным образом вытекало, что и поражение Ногути в глазах Кадзу выглядело так же. «Деньги» одержали победу над ним как «мужчиной».
Силу, столь бесстыдно доказавшую, что ни логика, ни чувства, ни привлекательная внешность – ничто ее не одолеет, Кадзу яростно ненавидела, но вскоре заметила, что чувство безвыходности неразрывно связано у нее с осознанием невозможности возрождения «Сэцугоан». До последних дней эпопеи с выборами сердце ее жило надеждой на чудо, которое сделает возможным невозможное. Теперь эта надежда умерла. Ожидание чуда сливалось с верой в политику, но политика на эту веру не ответила, и Кадзу окончательно утратила свои тайные чаяния.
Однако, если считать, что Кадзу лишь поэтому разочаровалась в политике, получалось, что она, как и Ногути, полагала, будто политику вершат логика, чувства и красота человека. Ведь именно эти три вещи оказались бесполезны. С другой стороны, в то время на Кадзу со всех сторон давила информация о безнадежности ее дела, а политика придавала ей мужества. До самого конца выборов она надеялась на чудо, способное сотворить невозможное. Но теперь эта надежда умерла. Она верила в политику наравне с верой в чудо, но политика не отозвалась на ее уверенность, и Кадзу, в свою очередь, полностью разочаровалась в мистической силе политики.
Размышляя так, Кадзу неожиданно открыла для себя новый смысл понятия «политика».
Ее усилия оказались тщетны; тем не менее, если отбросить неудачные финансовые вложения и сосредоточиться только на чуде, вполне вероятно, невозможное станет возможным и политика вновь придет ей на помощь. Тогда и надежда на чудо, и все усилия ради него, наверное, все та же политика.
А вдруг «Сэцугоан» все-таки можно возродить?
Кадзу сделала замечательное открытие: «Консервативная партия победила при помощи денег. Я из-за этого потеряла свой ресторан, поэтому Консервативная партия обязана компенсировать мне потраченные деньги».
Открытие было поистине великолепным.
Кадзу, рассчитав, когда мужа не будет дома, позвонила в Камакуру, где жил Савамура Ин. Его неоднократно избирали главой партии и премьер-министром и хорошо знали в среде консервативных сил Японии. Кадзу в прошлом как-то встречалась с гражданской женой Савамуры.
С бешено бьющимся сердцем Кадзу набирала номер. Она, сама того не зная, впервые постигала суть политики. А именно – предательство.
13 января - День российской печати Учреждён постановлением Президиума Верховного совета РФ Федерации от 28 декабря 1991 г. и связан с исторической датой — началом издания первой российской печатной газеты «Ведомости», основанной указом Петра Первого
— Было время, — продолжал вспотевший и встревоженный Иван Никитич, — было время, сударики! И теперь время хорошее, но для нашего брата, газетчика, то время лучше было, по той самой причине, что огня и правды в людях больше было. Прежде что ни писака был, то и богатырь, рыцарь без страха и упрека, мученик, страдалец и правдивый человек. А теперь? Взгляни, русская земля, на пишущих сынов твоих и устыдися! Где вы, истинные писатели, публицисты и другие ратоборцы и труженики на поприще… эк… эк… гем… гласности? Ниг-де!!! Теперь все пишут. Кто хочет, тот и пишет. У кого душа грязнее и чернее сапога моего, у кого сердце не в утробе матери, а в кузнице фабриковалось, у кого правды столько имеется, сколько у меня домов собственных, и тот дерзает теперь ступать на путь славных, — путь, принадлежащий пророкам, правдолюбцам да среброненавистникам. Судари вы мои дорогие! Путь этот нонче шире стал, да ходить по нем некому. Где таланты истинные? Поди ищи: ей-богу, не сыщешь!.. Всё ветхо стало да обнищало. Кто из прежних удальцов и молодцов жив остался, и тот теперь обнищал духом да зарапортовался. Прежде гнались за правдой, а нонче пошла погоня за словцом красным да за копейкой, чтоб ей пусто было! Дух странный повеял! Горе, друзья мои! И я тоже, окаянный, не устыдился седин своих и тоже стал за красным словцом гоняться! Нет, нет, да и норовлю в корреспонденцию что-нибудь этакое вковырнуть. Благодарю господа, творца неба и земли, не корыстолюбив я и от голода не дерзаю писать. Теперь кому кушать хочется, тот и пишет, а пишет что хочет, лишь бы сбоку на правду похоже было. Хотите денежки из редакции получить? Желаете? Ну, коли хотите, то и валяйте, что в нашей Т. такого-то числа землетрясение было да баба Акулина, извините меня, mesdames, бесстыдника, намедни единым махом шестерых ребят родила… Сконфузились, красоточки! Простите великодушно невежду! Доктор сквернословия есмь и в древности по сему предмету неоднократно в трактирах диссертации защищал да на диспутах разнородных прощелыг побеждал. Простите, родные! Ох-хо-хо… так-то, пиши что хочешь, всё с рук сойдет. Прежде не то было! Мы если и писали ложь, так по тупоумию и глупости своей, а орудием ложь не имели, потому что то, чему работали, святыней почитали и оной поклонялись!
Самые знатные вельможи, самые храбрые витязи не могли соперничать с многочисленными отпрысками семейства Киёмори, владельца усадьбы в Рокухаре. Как гнутся под порывами ветра деревья, так покорно склонялись люди; как земля впитывает струи дождя, так все вокруг смиренно повиновалось их приказам А князь Токитада, шурин ПРАВИТЕЛЯ, так прямо и говорил: «Тот не человек, кто не из нашего рода!» Немудрено, что все старались любым способом породниться с домом Тайра. Во всем, что ни возьми, будь то покрой одежды или обычай носить шапку, стоило только заикнуться, что так принято в Рокухаре, как все спешили сделать так же.
Но так уж повелось в нашем мире, что какой бы добродетельный государь, какой бы мудрый регент или канцлер ни стоял у кормила власти, всегда найдутся никчемные людишки, обойденные судьбой неудачники, — в укромном месте, где никто их не слышит, осуждают и бранят они власти предержащие: однако в те годы, когда процветал весь род ПРАВИТЕЛЯ, не было ни единого человека, который решился бы поносить семейство Тайра.
А все оттого, что ПРАВИТЕЛЬ собрал триста отроков и взял их к себе на службу; подрезали им волосы в кружок, сделали прическу кабуро и одели в одинаковые красные куртки. День и ночь бродили они по улицам, выискивая в городе крамолу. И стоило хоть одному из них услышать, что кто-то дурно отзывается о доме Тайра, тотчас созывал он своих дружков, гурьбой врывались они в жилище неосторожного, всю утварь, все имущество разоряли и отбирали, а хозяина вязали и тащили в Рокухару. Вот почему как бы плохо ни относились люди к многочисленным отпрыскам дома Тайра, как бы ни судили о них в душе, никто не осмеливался сказать о том вслух. При одном лишь слове «кабуро!» и верховая лошадь, и запряженная волами повозка спешили свернуть в переулок. И в Запретные дворцовые ворота входили и выходили они без спроса, никто не смел спросить у них имя: столичные чиновники отводили глаза, притворяясь, будто не видя…
Цитата: «Повесть о доме Тайра» Илл. Сергей Иванов «Стрельцы»
Опричники давали царю особую присягу, которой обязывались не только доносить обо всем, что они услышат дурного о царе, но не иметь никакого дружеского сообщения, не есть и не пить с земскими людьми. Им даже вменялось в долг, как говорят летописцы, насиловать, предавать смерти земских людей и грабить их дома. Современники иноземцы пишут, что символом опричников было изображение собачьей головы и метла в знак того, что они кусаются как собаки, оберегая царское здравие, и выметают всех лиходеев.
Самые наглые выходки дозволяли они себе против земских. Так, например, подошлет опричник своего холопа или молодца к какому-нибудь земскому дворянину или посадскому: подосланный определится к земскому хозяину в слуги и подкинет ему какую-нибудь ценную вещь; опричник нагрянет в дом с приставом, схватит своего мнимо беглого раба, отыщет подкинутую вещь и заявит, что его холоп вместе с этою вещью украл у него большую сумму. Обманутый хозяин безответен, потому что у него найдено поличное. Холоп опричника, которому для вида прежний господин обещает жизнь, если он искренно сознается, показывает, что он украл у своего господина столько-то и столько и передал новому хозяину. Суд изрекает приговор в пользу опричника; обвиненного ведут на правеж на площадь и бьют по ногам палкой до тех пор, пока не заплатит долга, или же, в противном случае, выдают головою опричнику. Таким или подобным образом многие теряли свои дома, земли и бывали обобраны до ниточки; а иные отдавали жен и детей в кабалу и сами шли в холопы.
Всякому доносу опричника на земского давали веру; чтобы угодить царю, опричник должен был отличаться свирепостью и бессердечием к земским людям; за всякий признак сострадания к их судьбе опричник был в опасности от царя потерять свое поместье, подвергнуться пожизненному заключению, а иногда и смерти.
Случалось, едет опричник по Москве и завернет в лавку; там боятся его как чумы; он подбросит что-нибудь, потом придет с приставом и подвергнет конечному разорению купца.
Случалось, заведет опричник с земским на улице разговор, вдруг схватит его и начнет обвинять, что земский ему сказал поносное слово; опричнику верят. Обидеть царского опричника было смертельным преступлением; у бедного земского отнимают все имущество и отдают обвинителю, а нередко сажают на всю жизнь в тюрьму, иногда же казнят смертью.
Если опричник везде и во всем был высшим существом, которому надобно угождать, земский был - существо низшее, лишенное царской милости, которое можно как угодно обижать.
Так стояли друг к другу служилые, приказные и торговые люди на одной стороне в Опричнине, на другой в Земщине.
Что касается до массы народа, до крестьян, то в Опричнине они страдали от произвола новопоселенных помещиков: состояние рабочего народа в Земщине было во многих отношениях еще хуже, так как при всяких опалах владельцев разорение постигало массу людей, связанных с опальными условиями жизни, и мы видим примеры, что мучитель, казнивши своих бояр, посылал разорять их вотчины.
При таком новом состоянии дел на Руси чувство законности должно было исчезнуть. И в этот-то печальный период потеряли свою живую силу начатки общинного самоуправления и народной льготы, недавно установленные правительством Сильвестра и Адашева: правда, многие формы в этом роде оставались и после; но дух, оживлявший их, испарился под тиранством царя Ивана.
Учреждение Опричнины, очевидно, было таким чудовищным орудием деморализации народа русского, с которым едва ли что-нибудь другое в его истории могло сравниться, и глядевшие на это иноземцы справедливо замечают: "Если бы сатана хотел выдумать что-нибудь для порчи человеческой, то и тот не мог бы выдумать ничего удачнее".
Цитата: Николай Костомаров. «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Царь Иоанн Васильевич Грозный» Иллюстрация: Михаил Авилов «Опричники в Новгороде»
Что растет на елке? Шишки да иголки. Разноцветные шары Не растут на елке. Не растут на елке Пряники и флаги, Не растут орехи В золотой бумаге. Эти флаги и шары Выросли сегодня Для советской детворы В праздник новогодний. В городах страны моей, В селах и поселках Столько выросло огней На веселых елках!
Цитата: Самуил Маршак "Песня о ёлке!" 1939 Иллюстрация; Михаил Рудаков "Канун Нового года" 1956 г ——— Судьба Михаила Рудакова, автора светлых и трогательных картин, сложилась непросто. Иллюстратор книг в 1930е, в 1941 году он был офицером пехоты, получил тяжелое ранение в бою и не смог выйти из окружения, за что - уже в 1943 м году - был приговорен к пяти годам лагерей, а после окончания срока - сослан в Котлас. В 1957 году Рудаков был реабилитирован, ему вернули награды, присвоили звание "Заслуженного художника РСФСР". "Канун Нового года" он писал еще будучи официально "ссыльным"
Под Новый год Осака напоминает ярмарку, где можно купить все, что душе угодно. Хоть в последние шестьдесят лет слышны жалобы, — дескать, торговля здесь идет вяло, — товары не залеживаются в лавках. Взять хотя бы ступку. Казалось бы, купил ее раз — на весь век хватит, еще к потомкам перейдет, и тем не менее ступки делают и продают из года в год, изо дня в день, так что, того и гляди, весь горный гранит переведется. Что же говорить о всяких мелочах для встречи Нового года? А ритуальные веера, которыми храмы одаривают прихожан, — ведь их выбрасывают, даже не раскрыв коробки. Пустая трата денег, но люди словно не замечают этого…
Раз уж без лангуста не украсить горку Хорай, каждый стремится его купить, пусть даже за тысячу канов. Поэтому в предновогодние дни во всех рыбных лавках лангусты идут нарасхват, и достать их так же трудно, как какую-нибудь заморскую диковину. Ну, а в самый последний день года даже усов от них уже не сыщешь. Тогда отправляются на поиски лангустов, — как не сравнить их с алыми листьями клена! — в бедные рыбачьи хижины неподалеку от бухт и кричат на все побережье: «Куплю лангуста!»
* * * В лавке рыботорговца Эра остается один-единственный лангуст. Торги начинаются с одного моммэ и пяти бу, но даже когда объявляются охотники купить его за четыре моммэ и восемь бу, продавец не желает уступить: нынче-де мало лангустов. Слуга не смеет потратить такую сумму без разрешения и со всех ног мчится домой. Узнав, какую цену заломил торговец, хозяин хмурится.
— Всю жизнь я старался не покупать ничего втридорога, — говорит он. — Плачу всегда наличными и закупаю все в положенный срок, когда цены самые низкие: дрова — в шестом месяце, хлопок — в восьмом, рис — до того, как начинают гнать сакэ, беленое полотно — после Праздника поминовения усопших. … Почему к Новому году надо непременно купить лангуста? Не лучше ли дождаться, когда лангустов станет много и за них будут просить по три мона? Тогда можно купить сразу двух и наверстать упущенное. Я ничуть не обижусь, если к нам не пожалует новогодний бог счастья, которому вечно требуется что-то особенное. Да будь лангуст дешевле хоть в десять раз, все равно это неслыханная цена!
Тут хозяйка с сыном принимаются ему возражать:
— Что подумают люди? Ведь сегодня к нам в дом впервые пожалует зять с новогодними поздравлениями. Ступай, купи, сколько бы он ни стоил!
Слугу опять отправляют в рыбную лавку, но лангуста уже успел перекупить приказчик из оптовой лавки с улицы Имабаси. Торговец запросил с него пять моммэ и восемь бу.
— Лангуст нужен к празднику, так неужто я стану думать о каких-то грошах! — воскликнул приказчик, отсчитал названную сумму и сверх того еще двадцать медяков, схватил покупку и быстро ушел.
Долго еще бродит слуга, в каждую рыбную лавку заглядывает, но все без толку. Обойдя множество улиц, он лишний раз убеждается в том, как велик город Осака.
Вернувшись домой, слуга рассказывает обо всем хозяевам. Хозяйка раздосадована, а хозяин смеется:
— Ох, не стал бы я доверять этому оптовику. Видно, вскорости грозит ему разорение. Иначе разве выложил бы он такую сумму за лангуста? А тем, кто беспечно ссудил его деньгами, непременно приснится дурной сон… Ну, раз уж все вы твердите, что поставить горку Хорай без лангуста нельзя, есть у меня на сей счет одна придумка, да такая, что нашего лангуста не придется после праздника выбрасывать.
Он делает заказ ремесленнику, и тот из алого шелка и картона мастерит превосходного лангуста, и обходится это всего в два моммэ и пять бу.
— После праздника им смогут забавляться ребятишки. Вот она, смекалка-то! Вместо четырех моммэ и восьми бу наш лангуст стоит два моммэ и пять бу, да к тому же еще и потом пригодится, — гордо изрекает хозяин, и все соглашаются с разумностью его доводов.
— Не каждому дана подобная сметливость! Недаром хозяин сумел нажить такое большое состояние.
Цитата: Ихара Сайкаку. «Легче увидеть алые листья клена весной, нежели купить лангуста к Новому году»
Был в той земле человек по имени Иоанн, доброй славы, но еще лучшей жизни, и его святой Франциск отличал особой любовью, тем более, что тот, будучи в этих местах одним из самых знатных и уважаемых людей, презрел благородство плоти и посвятил себя достижению духовного благородства.
И вот блаженный Франциск позвал его к себе примерно за две недели до праздника Рождества, как и раньше нередко бывало, и сказал: «Если ты хочешь, чтобы в этом году мы праздновали Рождество Иисуса в Греччо, предвари меня и приготовь все, что я тебе говорю: я хотел бы представить рождение Младенца в Вифлееме, и как бы увидеть телесными очами Его страдания из-за отсутствия того, что необходимо новорожденному, хочу увидеть, как был Он положен в ясли и лежал на сене, а рядом стояли вол и осел».
Выслушав все это, тот человек, верный и богобоязненный друг, поспешил подготовить в указанном месте все необходимое, по замыслу, открытому ему святым. И наступил день радости, время прославления!
По сему случаю были созваны туда многие братья из разных мест; мужчины и женщины, жившие в этой земле, все, кто только мог, с радостью в душе готовили свечи и факелы, чтобы осветить ночь, в которую взошла наиярчайшая Звезда, осветившая все дни и все времена.
Пришел, наконец, и Франциск: увидел, что все подготовлено, как он пожелал, и возрадовался.
И вот, подготовляются ясли, наполняются сеном, приводят вола и осла. В этой трогательной сцене сияет евангельская простота, прославляется бедность, утверждается смирение. Греччо обратился в новый Вифлеем.
Ночь светла как полдень, прекрасна для людей и для животных!
Собирались люди, необычной радостью приветствуя новую тайну. Лес откликается голосами, и величественные скалы вторят праздничным песням хора. Братья поют избранные хвалы Господу, и, кажется, тьма рассеяна радостью. Святой Божий охвачен экстазом перед яслями, душа его трепещет от раскаяния и несказанного счастья. Затем пресвитер торжественно совершает Евхаристию над яслями, и Франциск вкусил неизведанное прежде утешение.
И вот, Франциск облачился в одеяния диакона, поскольку был диаконом, и громко запел святое Евангелие: голос его, сильный и сладостный, ясный и звучный, наполняет всех тоской по небу. Затем он обратился с проповедью к народу, и сладчайшими словами говорил им о Царе, рожденном в нищете, и о городке Вифлееме. Часто, когда он хотел произнести имя Иисуса Христа, то, воспламененный небесной любовью, называл Его «Вифлеемским Младенцем», а слово «Вифлеемский» произносил, растягивая и с такой нежной любовью, что оно звучало нежно, как блеянье овечки. И всякий раз, как Франциск произносил слова «Вифлеемский Младенец» или «Иисус», он облизывал губы, словно вкусив всю сладость этих слов.
И умножились дары, ниспосланные Всемогущим, и один из присутствовавших, муж добродетельный, сподобился чудесного видения. Привиделось ему, что в яслях лежит неживой младенец, а Франциск, склонившись над ним, пробудил его от глубокого сна. И вполне разумным кажется нам это видение, ведь по заслугам святого, Младенец Иисус был оживлен в сердцах многих, кто забыл Его, и мысль о Нем запечатлелась глубоко в их памяти.
По завершении торжественного бдения, каждый вернулся в дом свой преисполненным несказанной радости».
В яслях Он не тревожим - Согрет, неуязвим И радость с сыном Божьим - «Но только не с моим. (Но только не с моим!) «Душа ль его в покое?» Мать молится в слезах «Сын предан скорбной доли! В каких он пал краях?»
Звезда взошла из Рая; Волхвы спешили в путь Сей знак благословляя «Какая ж в этом суть? Мое дитя во мраке, Уже погребено Так что же в этом знаке Для сердца моего?» (Для сердца моего!)
Крест воссиял в эфире; Мать приняла Дитя Он обнят Ей в могиле - Спаситель бытия. «Но мальчик мой в покое? Ответь, ответь же мне Сын предан смертной доли! Но как оплакать, где?» (Ведь не оплакать мне!)
Пуста Его могила На Пасху ты придешь, Мария Магдалина - Но Тела не найдешь (Ты Тела не найдешь!) «Душа ль его в покое?» Мать молится в слезах. «Не знаю, Бог с тобою, И с ним на Небесах»
«Звезда взошла из Рая, Волхвы отправьтесь в путь - Сей знак благословляя, Чтоб сына мне вернуть. (Чтоб сына мне вернуть!) Душа ль его в покое?» Вздохни спокойно, мать. Он с Ним! А со звездою Восходит Благодать!
Цитата. Редьярд Киплинг. «Рождество.1914-1918». (Перевод Александра Дубкова, 2020г) Киплинг писал это стихотворение на протяжении нескольких лет, после того как получил известие, что его единственный сын Джон пропал без вести в сражении при Артуа 27 сентября 1915 года. Иллюстрация: Анатолий Калашников, «Рождество», 1985-1988 гг
Последний день перед рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь поступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа. Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Еще ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег. Тут через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошел тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле.
(Колядовать у нас называется петь под окнами накануне рождества песни, которые называются колядками. Тому, кто колядует, всегда кинет в мешок хозяйка, или хозяин, или кто остается дома колбасу, или хлеб, или медный грош, чем кто богат. Говорят, что был когда-то болван Коляда, которого принимали за бога, и что будто оттого пошли и колядки. Кто его знает? Не нам, простым людям, об этом толковать. Прошлый год отец Осип запретил было колядовать по хуторам, говоря, что будто сим народ угождает сатане. Однако ж если сказать правду, то в колядках и слова нет про Коляду. Поют часто про рождество Христа; а при конце желают здоровья хозяину, хозяйке, детям и всему дому)
Цитата: Николай Гоголь «Ночь перед Рождеством» Иллюстрация: Екатерина Костина-Вацинская
21 декабря 1879 года – «официальный» день рождения Иосифа Сталина
Сегодня вся наша страна и все трудящееся человечество мира чествуют своего вождя, отца и друга — товарища Сталина. И это всенародное чувство к Сталину вполне понятно. При царском самодержавии, в условиях подполья, товарищ Сталин, под руководством Ленина, бок о бок с ним, создавал и воспитывал большевистскую партию в борьбе с царизмом и со всеми разновидностями агентуры буржуазии в рабочем классе. Товарищ Сталин вместе с Лениным подготавливал успех октябрьского переворота и обеспечил победу рабочего класса в октябре 1917 года. Товарищ Сталин вместе с Лениным создал и укрепил советское государство, сплотив вокруг русского пролетариата трудящихся всех национальностей. Товарищ Сталин на самых тяжелых участках фронта гражданской войны был полководцем — организатором побед над контрреволюцией. Товарищ Сталин является достойным продолжателем дела Ленина, вождем нашей партии, вождем народов Советского Союза и угнетенного человечества всего мира.
Сталин не только общепризнанный вождь, но и великий теоретик марксизма-ленинизма. Сталин отстоял и отстаивает марксистско-ленинское учение от покушений на него со стороны оппортунистов всех мастей, от бесчисленных попыток с их стороны исказить и извратить ленинизм. Сталин отстоял и отстаивает кристальную чистоту принципов нашей партии. Сталин не только сберег все научное наследие Маркса, Энгельса, Ленина,— он гениально применил его, он его обогатил, развил его в новых условиях и внес много нового в сокровищницу марксистской науки.
Товарищ Сталин в боях с заклятыми врагами рабочего класса развил и разработал ленинскую теорию о возможности построения социализма в одной стране, вооружив этой теорией нашу партию, идейно вдохновив ее на великую борьбу за победу коммунизма.
Товарищ Сталин обогатил и развил экономическую теорию марксизма своим планом индустриализации отсталой крестьянской страны силами победившего рабочего класса.
Идею Ленина о кооперации товарищ Сталин разработал в теории коллективизации сельского хозяйства и ликвидации кулачества как класса. Он разработал основу общественной жизни колхозных масс — Устав сельхозартели, эту конституцию колхозного строя, в которой гениально сочетается общественное с личным, при подчинении последнего первому.
Марксизм не знал до этого, какими путями многомиллионные мелкие крестьянские хозяйства могут и должны перейти с рельс индивидуального существования на рельсы общественного хозяйства. Теперь у мирового пролетариата имеется теоретически обоснованное и практически проверенное учение большевизма о коллективизации сельского хозяйства.
Товарищем Сталиным создано учение о построении социалистического общества, изложенное в Конституции Советского Союза.
Товарищ Сталин обогатил нашу теоретическую науку учением по организационному вопросу, учением о том, как надо собирать массы, как надо организовывать руководство ими, как надо подготавливать и переставлять кадры, как надо организационно обеспечивать проведение политической линии партии, как надо создавать действенную, централизованную, крепко с массами связанную, высоко-принципиальную коммунистическую партию.
Наконец, товарищ Сталин ликвидировал серьезный пробел в теоретической науке марксизма-ленинизма. Именно он создал учение марксизма-ленинизма о роли и значении государства в социалистическом обществе и при коммунизме, а также о роли и значении социалистической интеллигенции. До недавнего времени эта область теоретической мысли оставалась недоработанной, а в среде марксистов продолжали иметь хождение неправильные теоретические представления по этому вопросу, которые были рассеяны докладом товарища Сталина на XVIII партсъезде.
Товарищ Сталин на VI съезде партии сказал:
«Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего». Цитата: Анастас Микоян «Сталин - это Ленин сегодня» 1939 Иллюстрация: Виктор Дени «Трубка Сталина» 1930
— А здесь вы... связаны с кем-нибудь? — спросил Симбирцев. — Или так просто?
— Связан, — коротко сказал Веретилин.
Он задыхался. На секунду стало так душно, что он едва не сбросил шубу. Но удержался, облизал губы, привалившись боком к креслу, почувствовал под шубой наган; стало легче. Старик засуетился, занялся чаем, ставил на стол чашки, сахар, мед, белый хлеб, нарезанное розовое сало. Потом вышел за самоварчиком, Осокин побежал за ним. Веретилин откинулся на спинку кресла — все поплыло перед глазами. Когда Симбирцев и Осокин вернулись, Веретилин, поднявшись с кресла, стоял, чтобы не потерять сознание. Стоять было легче.
— Я тороплюсь! — сказал он глуховато. — Мне надо идти. Прошу сказать, как насчет продуктов. Могу ли я посмотреть...
Симбирцев и Осокин переглянулись, — вероятно, Симбирцев засомневался. Тогда, понимая, что ничем не рискует, Веретилин спокойно, как бы даже нехотя, произнес:
— Я в Петрограде знавал кое-кого из «Капли молока». ...
Он помедлил. Больше говорить не следовало. Осокин ударил себя кулачком в грудь, дернул Симбирцева за рукав, крикнул:
— А? Что? Я говорил вам? Наш, сразу видно, — я физиогномику, бывало, в отцовском лабазе еще изучал. Вы извините за фамильярность, но своего, истинно своего всегда видно. А господин Симбирцев еще сомневались, оробели почему-то! Нет, господа, Осокина не проведешь, Осокин сам кого хочешь проведет, потому Осокина купечество и любит. Рад, господин Веретилин, рад, нашего полку прибыло...
Симбирцев сознался, что был несколько «в сомнении», и извинился за недоверие, но ведь действительно прямо с улицы господин Осокин привел. У господина Осокина характер несколько пылкий, был в свое время даже на излечении...
— Так ведь то «недуг божественный»! — воскликнул Осокин. — Запивал, знаете ли, господин Веретилин, поднимал по всей Москве пыль столбом, куражился. Молодость, что поделаешь...
Симбирцев накинул на плечи охотничью куртку на белочках, Осокин вновь влез в свою бекешу. Внутренней потаенной лестницей спустились в первый этаж. Там из тьмы вынырнул вихрастый малый, которого Симбирцев назвал Женькой, пошел перед ними, освещая тайный склад фонарем «летучая мышь». Тут все было похоже на склад лабазника — закрома, лари и мешки, подвешенные к потолку.
— Крысы одолевают, — пожаловался Симбирцев. — Всюду, знаете ли, голодовка,. вот они, проклятые, к нам и устремились. И травим, и крысоловки ставим, никакие способы не помогают...
Женька поднял фонарь повыше, — осветил бараньи заиндевевшие туши, полоски сала, мороженых гусей, подвешенных к самому потолку. Тут же на ларе стояли и весы с разновесом, лежал нож, широкий, как у мясника, и топор с блестящим лезвием.
— Поддерживаемся кое-как! — крякая от мороза, самодовольно сказал Симбирцев. — Конечно, не прежние времена, когда мороженого мяса в рот не брали или, допустим, бифштекс к ужину считался тяжелой едой. Куропатку, бывало, у Палкина закажешь да бутылочку вдовы Клико. Да и цены не прежние, очень все дорого, но если люди нужные, серьезные, поддерживаем. Вам на этот счет господин Фишер ничего не говорил?
— Ничего! — садясь на нож и на топор, что лежали на рундуке возле весов, ответил Веретилин и стал медленно расстегивать шубу, путаясь пальцами в незнакомых, непривычных, очень плотных и жестких петлях.
На мгновение он увидел тревогу в холодных глазках Симбирцева, и тотчас же завизжал Осокин.
— Не кричать! — ровным голосом сказал Веретилин. — Руки вверх. Я комиссар ВЧК. Цитата: Юрий Герман "Рассказы о Дзержинском. Шуба" Иллюстрация: Анатолий Калинников. "Чекисты"
Жизнь стала суровой для Мариуса. Проедать платье и часы еще ничего не значило; ему пришлось, кроме того, терпеть и холод и голод. Как ужасны эти дни без хлеба, ночи без огня, вечера без свечи, очаг без огня, недели без работы, будущее без надежд, протертый на локтях сюртук, старая шляпа, возбуждающая смех у молодых девушек, просроченная плата за комнату, которую вследствие этого находишь по возвращении запертой, наглость портье и кухмистера, усмешки соседей, унижения, оскорбленное самолюбие, отвращение, горечь, упадок духа! Мариус научился проглатывать все это, узнал, что иногда только это одно и приходится глотать. В ту пору жизни, когда человеку в особенности нужна гордость, потому что ему нужна любовь, Мариус чувствовал себя осмеянным, потому что был плохо одет, и презираемым, потому что был беден. В годы, когда молодость переполняет сердце царственной гордостью, он не раз опускал глаза на свои дырявые сапоги и узнал ложный стыд и мучительную краску бедности. Чудное и ужасное испытание, из которого слабые выходят бесчестными, сильные — великими. Это горнило, в которое судьба бросает человека, когда хочет сделать из него негодяя или полубога.
Много великих подвигов совершается в этих мелких битвах. Есть люди, обладающие мужеством и настойчивостью, люди неизвестные, которые делают шаг за шагом, защищаясь во мраке от рокового наплыва нужды и низости. Благородные, скрытые от всех победы, которых не видит ни один взгляд, не вознаграждает никакая слава, не приветствуют никакие трубные звуки.
Жизнь, несчастье, одиночество, заброшенность, бедность — вот поле битвы, на котором бьются эти герои — герои безвестные, но иногда более великие, чем прославленные знаменитости.
Цитата: Виктор Гюго "Отверженные" Иллюстрация: Николай Ярошенко "Студент"
Вряд ли надо доказывать, что эффективный рынок требует развитого частного сектора и не сможет нормально работать в условиях огосударствленной экономики. Государственные предприятия слабо реагируют на рыночные стимулы, их финансовая ответственность низка. При формально свободных ценах они будут воспроизводить стереотипы дефицитного распределения.
А вот ослабив государственный монополизм, приватизация введет в жизнь элементы конкуренции, без которой настоящих рыночных механизмов тоже не бывает.
Но развитие института частной собственности, гарантии ее неприкосновенности не вырабатываются за считанные недели. Их нельзя получить по властному декрету. Как только вопрос приватизации из теоретических рассуждений переходит в практическую плоскость, неминуемо возникает конфликт интересов.
Коллектив завода убежден, что по праву он – бесспорный его собственник: люди работали здесь годами, отдавали силы, здоровье, и что же – все дяде? Да и старый лозунг привычен: заводы – рабочим!
Директор предприятия – тоже не чужой человек. Он им руководит, всю душу вкладывает. А за последние перестроечные годы уже привык фактически как частный собственник распоряжаться этим имуществом. Директор уверен – его права должны быть гарантированны.
Местная администрация представляет население территории, на которой расположено предприятие: уж мы-то у себя лучше знаем, кому, что и как отдавать…
Руководители концернов, корпораций считают, что только им под силу умно распорядиться заводами бывших своих отраслевых министерств.
И наконец – служащие, учителя, военные, студенты, пенсионеры, все те, кому так долго объясняли, что "государство – это мы" и что им, как гражданам страны, принадлежат все ее богатства…
И ведь все по-своему правы. Так как же найти справедливое решение, которое было бы экономически эффективным и в то же время всех удовлетворяло? Подобное уже бывало. Перед реформой 1861 года дворяне, вспоминая о своих заслугах перед державой, искренне считали, что естественное, традиционное право на землю принадлежит им, а крестьяне полагали землю исконно своею. И когда царский манифест был подписан, почти не оказалось довольных. Помните, у Некрасова?
"Порвалась цепь великая! Порвалась, – расскочилася. Одним концом по барину, Другим по мужику!…"
Вот и после социализма: как ни дели государственную собственность – всех не удовлетворишь.
Именно поэтому здесь так важны не столько экономически оптимальные решения – их нет, сколько социально приемлемые и устойчивые.
– Ты вот, Гаврилыч, конечно, думаешь, что русский народ беден, что в магазинах пусто, что дороги в ухабах, что земля бескрайняя, а на всем пространстве от Ленинграда до Пскова нету места культурно по… путешествующему человеку. Но есть у нас одно бесценное сокровище, одно богатство, которого вы, иностранцы, не понимаете и не цените, а мы – ни на какие другие блага не променяем. Сокровище это – НЕВИНОВАТОСТЬ. Народ наш может прожить без хлеба и молока, без одежды и крыши над головой, без дров в печке и табаку в цигарке, но только не без этого главного сокровища. Ибо народ у нас очень совестливый и в виноватости жить не может.
– …Это и по всей нашей истории видно. При царе жили так и сяк, то густо, то пусто, но невиноватость у народа всегда была. Ежели случалось что плохое, министры и жандармы обвиняли смутьянов, смутьяны обвиняли министров и жандармов, а матерый человечище Лев Толстой еще и попам задавал перцу. Но на народ никто не смел замахнуться.
А потом понемногу стали распускать писак и крикунов, стали раздаваться попреки народу. И то у вас не так, и это вы неправильно делаете, и соху не тем концом в землю втыкаете, и корову не за ту титьку дергаете, и кобылу не с тем жеребцом знакомите. Смутился тогда народ, впал в тоску и сомнение. И дотосковался аж до революции. А как раскололось все, покатилось, рассыпалась царская власть, за кем народ пошел?
Опять же за теми, кто вернул ему невиноватость. Кто сказал, что грабил ты, золотой человек, у тебя же награбленное, и поджигал не дома с детками и стариками, а гнезда врагов рода человеческого, и топорами рубил злодеев эксплуататоров за дело, чтобы не пили рабоче-крестьянскую кровь.
– …А за что, ты думаешь, народ так полюбил самого невиноватого вождя всех времен и народов, почему так плакал на его похоронах? Он ведь поначалу и силы большой не имел, и по-русски говорить как следует не мог. Но никогда не оставлял народ в его главной нужде, всегда находил ему врагов-супостатов, виновных во всех наших бедах. Сначала это были классово-чуждые недобитки, потом кулаки и подкулачники, потом басмачи и наймиты капитала, потом шпионы и вредители, потом безродные космополиты. Но все же не уберегли мы его, дали добраться до него убийцам в белых халатах…
– …Сейчас тут у нас опять писаки пораспустились, дана им потачка все критиковать и пересматривать. Но и они – почитай-ка – не посмеют народ задеть. Только дурных правителей, только секретарей-перегибщиков и председателей-волюнтаристов. Пишут про разорение хозяйства, про миллионы невинных жертв. Миллионы – это, конечно, перегиб, можно было бы и поменьше. Но упускают опять же главный смягчающий момент: что в расход пускали почти всегда невиноватых. Так что всякий человек, даже идя в подвал на ликвидацию, мог сохранить до последнего момента свое главное счастье – сознавать свою невиноватость. Сам посуди: нельзя же было совсем не казнить – народ перестал бы власть уважать. А виноватых казнить – вот это уж была бы последняя жестокость, прямо изуверство какое-то. Так что и тут…
Цитата: Игорь Ефимов «Седьмая жена» (1990) Иллюстрация: Андрей Суровцев «Когда на дорогах гололёд» (1977)
— Я вам прочту-с, сказал Гейним, а вы вникайте и указывайте в случае, ежели ошибку найдете, Захар Семеныч...
— «Сезон 1885—86 г. Поставщик китайских чаев во все города Европейской и Азиатской России и за границу, З. С. Ершаков. Фирма существует с 1804 года».
Всё это вступление, понимаете, будет в орнаментах, между гербами…
Теперь дальше: «Два слова к нашим покупателям. Милостивые государи! Ни политические события последнего времени, ни холодный индифферентизм, всё более и более проникающий во все слои нашего общества, ни обмеление Волги, — ничто не смущает нас. Долголетнее существование нашей фирмы и симпатии, которыми мы успели заручиться, дают нам возможность прочно держаться почвы и не изменять раз навсегда заведенной системе как в сношениях наших с владельцами чайных плантаций, так равно и в добросовестном исполнении заказов.
Наш девиз достаточно известен. Выражается он в немногих, но многозначительных словах: добросовестность, дешевизна и скорость!!»
— Очень хорошо! — перебил Ершаков, — Даже не ожидал, что так сочините. Ловко! Только вот что... нужно тут как-нибудь тень навести, затуманить, как-нибудь этак, знаешь, фокус устроить...
Публикуем мы тут, что фирма только что получила партию свежих первосборных весенних чаев сезона 1885 года... Так? А нужно кроме того показать, что эти только что полученные чаи лежат у нас в складе уже три года, но, тем не менее, будто из Китая мы их получили только на прошлой неделе.
— Понимаю-с... Публика и не заметит противоречия. В начале объявления мы напишем, что чаи только что получены, а в конце мы так скажем: «Имея большой запас чаев с оплатой прежней пошлины, мы без ущерба собственным интересам можем продавать их по прейскуранту прошлых лет... и т. д.»
Ну-с, на другой странице будет прейскурант. Тут опять пойдут гербы и орнаменты... Под ними крупным шрифтом: «Прейскурант отборным ароматическим, фучанским, кяхтинским и байховым чаям первого весеннего сбора, полученным из вновь приобретенных плантаций»...
Дальше-с: «Обращаем внимание истинных любителей на лянсинные чаи, из коих самою большою и заслуженною любовью пользуется „Китайская эмблема, или Зависть конкурентов“ 3 р. 50 к.»
За ценами пойдет о развеске и пересылке чая. Тут же о скидке и насчет премий: «Большинство наших конкурентов, желая завлечь к себе покупателей, закидывает удочку в виде премий. Мы с своей стороны протестуем против этого возмутительного приема и предлагаем нашим покупателям не в виде премии, а бесплатно все приманки, какими угощают конкуренты своих жертв. Всякий купивший у нас не менее чем на 50 р., выбирает и получает бесплатно одну из пяти вещей: чайник из британского металла, сто визитных карточек, план города Москвы, чайницу в виде нагой китаянки и книгу „Жених удивлен, или Невеста под корытом“»
Гейним переписал бумагу и отдал Ершакову…
— Деньги за работу сейчас прикажете получить или после? — спросил Гейним нерешительно.
— Когда хотите, хоть сейчас... ответил Ершаков. — Ступай в магазин и бери чего хочешь на пять с полтиной.
— Мне бы деньгами, Захар Семеныч. — У меня нет моды деньгами платить. Всем плачу чаем да сахаром: и вам, и певчим, и дворникам. Меньше пьянства.
— Разве, Захар Семеныч, мою работу можно равнять с дворниками да с певчими? У меня умственный труд.
— Какой труд! Сел, написал и всё тут. Писанья не съешь, не выпьешь... плевое дело! И рубля не стоит.
— Гм... Как вы насчет писанья рассуждаете... — обиделся Гейним. — Не съешь, не выпьешь. Того не понимаете, что я, может, когда сочинял эту рекламу, душой страдал. Пишешь и чувствуешь, что всю Россию в обман вводишь. Дайте денег, Захар Семеныч!
— Надоел, брат. Нехорошо так приставать. — Ну, ладно. Так я сахаром возьму. Ваши же молодцы у меня его назад возьмут по восьми копеек за фунт. Потеряю на этом копеек сорок, ну, да что делать!
Гейним остановился в дверях, вздохнул и сказал мрачно: — Россию обманываю! Всю Россию! Отечество обманываю из-за куска хлеба! Эх!
Цитата: Антон Чехов «Писатель» 1885 Иллюстрация: плакат «Главчая» 1952
Осознание рабочим классом и интеллигенцией общности их интересов – примечательное явление современности. Можно сказать, что наиболее прогрессивная, интернациональная и самоотверженная часть интеллигенции по существу является частью рабочего класса, а передовая, образованная и интернациональная, наиболее далекая от мещанства часть рабочего класса является одновременно частью интеллигенции
Такое положение интеллигенции в обществе делает бессмысленными громогласные требования к интеллигенции подчинить свои стремления воле и интересам рабочего класса (в СССР, Польше и других социалистических странах). На самом деле в таких призывах подразумевается подчинение воле партии или, еще конкретней, ее центральному аппарату, его чиновникам. Но где гарантия, что эти чиновники всегда выражают истинные интересы рабочего класса в целом, истинные интересы прогресса, а не свои кастовые интересы?
