#переводы Осе Берг
КРАСНЫЙ ГИГАНТ
Гермафродит распадается в красного гиганта. Он сгущается,
Андромеда в судорогах стягивается высоко над небом. И лиловые
болты головок с пульсарами бьются дико о строгую сердцевину
туманности Закрис.
Я держу стебель колибриево, натянутым. У входа в гавань
грохот нас настиг задолго до прибытия. Из влажной дымки
полосой света вырвались блуждающие сферы города. Цикады друг о друга тёрли жерди.
Мы стояли на палубе молчаливыми группками. Медленно
сгустились сумерки, и жар охватил моё летаргическое тело.
Из глотки выступил сок со вкусом дрожжей и горького миндаля. Он изогнулся к поцелую, своим липким щупальцем
втягивая жидкий жир. Из его уже сильно разложившейся
руки Мертвеца выпала куколка анемона с лунными крапинками. Щупальца, очень длинные, обвисшие: там, где тяжёлые
грудно-синие лилии склонились над лакуной.
Я могла чувствовать, как в глубине мозга расширяются
и качают кровь вакуумные камеры. Долгие дни Александр
работал над своим гербарием, диссекрируя его до микрокосма до сих пор неизведанных категорий: уровень детализации, где плоть становится растением, становится камнем.
Но тень Саскии Морены касалась моей другой, внешней
тени. Нам надо вырваться из долгого густого сна.
Ротовые лопасти длинны, сложены. Чёткий столбик и семенная коробочка. Болезненно много бабочек роилось в запахе
наших открытых сахарно-мягких ран. И фонари возносились и падали с самого высокого в городе колеса обозрения.
Мы следовали за Саскией по аллее из туй, кипарисов, рододендронов, пурпурей, орхидей, опиума. Ночное небо завыло и взорвалось фейерверками и разрывающимися скоплениями частиц.
Тени монголяторов, микроцефаллов, пинхедов, жирнопсов
и андроидов двигались к дереву, тёрлись об окаменелости
и вены на стенках клеток. Где тело, разорённое зверями, металось взад-вперёд в мертвенно-тихой битве между мышечными механизмами и искажёнными образами, между огромными молочно-белыми муренами внутри взорванной венами
кожи лепестка.
Она откусывает пену прямо в воздух. Она ползёт собакой по
потрескавшемуся полу. Она блюёт рёвом в зеркальное стекло. Цианея горит в ней, Астрея горит в ней. Весь пол усыпан
поплавками, чешуёй, спорами, белыми крыльями лепестков.
Там кровяное давление зажимало когтями фолликулы.
Мы разбили раковины, выпустили улиток, моллюсков, которые медленно продвигались по полу к её открытым устьицам и жалящим оболочкам. В плавильном горне улиточного поцелуя спазм остывает, и она успокаивается, постепенно
глохнет, затихает, погружается в тишину плоти улитки.
Где пространство наполняется дымом тёмно-синих опиатов. Мы дочиста отмываем её водой, смешанной с мускусом
и молоком.
Я сижу прикованная и смотрю, как тёплый моллюск рта
смыкается вокруг толстого обрубка растительного органа.
В те тяжёлые дни, когда он искалечил себя, увидев, как круг
сорвался с орбиты. Он вырывает зубы, но у меня во рту больше нет зубов: мой рот — сосущая дыра опухшей плоти. Его
челюсти в красивой тёмной руке, вырастающей из тела: сияют огромные влажные раны, но он мертвенно-тих, стена из
ледяного молчания против жара.
перевод со шведского Надежды Воиновой и Андрея Сен-Сеньковаисточник:
feminist orgy mafia (необходимо включить vpn)
#выбор_нико_железниково