Денис Новиков – «Шёлковый разрез». Избранные стихи. Купила в начале прошлого года, дочитала в конце. В целом – не мой порядок слов. За исключением, конечно.
***
Дешевый бар. Оставленные кем-то
лежат глаза, их взгляд привычно тверд...
Пустой стакан, светильник, пачка «Кента» —
какой смешной и странный натюрморт.
Хрипит пластинка, корчась под иглою;
бармен приник к бутылке коньяка —
везде глаза! Бессмертия и гноя
полна окружность бледного зрачка.
Суметь ли мне, в неверный час Разлада,
уйти слепцом от грязи и вранья?
Банален мир. Его секрет разгадан.
Лежат глаза. В них отражаюсь я.
ЧУКОККАЛАГолое тело, бесполое, полое, грязное.
В мусорный ящик не влезло и брошено около.
Это соседи отъезд своей дочери празднуя,
Выперли с площади куклу по кличке Чукоккала.
Имя собачье её раздражало хозяина.
Ладно бы Катенька, Машенька, Лизонька, Наденька...
Нет ведь, Чукоккалой, словно какого татарина,
Дочка звала её с самого детского садика.
Выросла дочка. У мужа теперь в Лианозове.
Взять позабыла подругу счастливого времени.
В дом, где супруг ее прежде играл паровозами
И представлялся вождем могиканского племени...
Голая кукла Чукоккала мерзнет на лестнице,
Завтра исчезнет под влажной рукою уборщицы.
Если старуха с шестого — так та перекрестится.
А молодая с девятого — и не поморщится.
Россияплат узорный до бровей
А. БлокТы белые руки сложила крестом,
лицо до бровей под зеленым хрустом,
ни плата тебе, ни косынки –
бейсбольная кепка в посылке.
Износится кепка — пришлют паранджу,
за так, по-соседски. И что я скажу,
как сын, устыдившийся срама:
«Ну вот и приехали, мама».
Мы ехали шагом, мы мчались в боях,
мы ровно полмира держали в зубах,
мы, выше чернил и бумаги,
писали свое на рейхстаге.
Свое — это грех, нищета, кабала.
Но чем ты была и зачем ты была,
яснее, часть мира шестая,
вот эти скрижали листая.
Последний рассудок первач помрачал.
Ругали, таскали тебя по врачам,
но ты выгрызала торпеду
и снова пила за Победу.
Дозволь же и мне опрокинуть до дна,
теперь не шестая, а просто одна.
А значит, без громкого тоста,
без иста, без веста, без оста.
Присядем на камень, пугая ворон.
Ворон за ворон не считая, урон
державным своим эпатажем
ужо нанесем — и завяжем.
Подумаем лучше о наших делах:
налево — Маммона, направо — Аллах.
Нас кличут почившими в бозе,
и девки хохочут в обозе.
Поедешь налево — умрешь от огня.
Поедешь направо — утопишь коня.
Туман расстилается прямо.
Поехали по небу, мама.
Ты помнишь квартиру…Ты помнишь квартиру, по-нашему - флэт,
где женщиной стала герла?
Так вот, моя радость, теперь её нет,
она умерла, умерла.
Она отошла к утюгам-челнокам,
как в силу известных причин,
фамильные метры отходят к рукам
ворвавшихся в крепость мужчин.
Ты помнишь квартиру: прожектор луны,
и мы, как в Босфоре, плывём,
и мы уплываем из нашей страны
навек, по-собачьи, вдвоём?
Ещё мы увидим всех турок земли…
Ты помнишь ли ту простоту,
с какой потеряли и вновь навели
к приезду родных чистоту?
Когда-то мы были хозяева тут,
но всё нам казалось не то:
и май не любили за то, что он труд,
и мир уж не помню за что.
На железной дорогеВот боль моя. Вот станция простая.
Всё у нее написано на лбу.
Что скажет имя, мимо пролетая?
Что имя не влияет на судьбу.
Другое имя при царе носила,
сменила паспорт при большевиках,
их тут когда-то много колесило.
Теперь они никто и звать никак.
А станция стоит. И тёмной ночью
под фонарём горит её чело.
И видит путешественник воочью,
что даже имя — это ничего.
#книги #стихи
