Катиламрак

👆Нейросеть предупреждает. И всё равно.

***
А все равно – придётся умирать,
надеть костюм красивый и печальный,
какую-то фигню не досказать
и в облаке коричневом отчалить.

Лететь во тьме высо́ко над землёй
и видеть: как же, Боже, много света
дарилось мне и отвергалось мной...
Но лишь во тьме я осознаю это.

И лишь тогда начну я понимать,
как было хорошо на самом деле
всего бояться, ничего не знать
и до утра ворочаться в постели.

2021

#стихи

Залауреатилась в премии Левитанского. Неожиданно, приятно, неловко. Всех поздравляю!

Детство-детство. Лет с четырёх-пяти я ходила, где хотела, и маме частенько приходилось вызывать милицию для поиска пропавшего ребёнка. Но я всегда возвращалась сама. Не понимаю, где мы находили гудрон (или скорее битум, но мы называли гудроном), но, кажется, это было главным развлечением позднесоветских детей - соскребать его, жевать, играть. Как-то я умудрилась вымазать им всю голову, пришлось стричься. Ну и так далее.

В детстве, а ещё больше в подростковом возрасте, конечно, были всякие грустные истории. Они затмевали остальное и какое-то время моё детство мне казалось несчастным. А сейчас вспоминаю с таким теплом - про всякие мелочи, которые считала чем-то обыденным и не ценила. Хотя бы это катание с горки. Да вообще двор, который был главным местом детской жизни. "Любимый глагол - гулять" - шутила про нас с братом мама.

Во дворе моего нынешнего дома ещё сохранилось что-то от прошлого - дети летом бегают, знакомятся, играют в прятки. Их немного, но где-то игровая площадка вообще стоит как в фильме ужасов - одиноко и страшно.

Чувствую себя бабусенькой на лавочке, даром что и стишок про это есть.

Роман Рубанов (Курск)

* * *
                   о. Константину Кравцову

Над Тундрой белой тихие псалмы.
И там зима, как будто нет зимы,
но только всюду снег и белый иней,
и тишина кругом, и Север – имя ей.

Над Тундрой белой хор глухонемых
поет псалмы. Окрест – кресты и льдины.
Земля, вода и небо – триедины.
Идут стада увечных и хромых

босые к морю, будто нет зимы.
Вода жива, и море всех вмещает,
и тихий ангел воду возмущает
во исцеленье. Господи, взаймы

не просим. Только светом напои,
даждь этот свет, чтоб не пропасть в бессилье,
накрой нас снегом, как епитрахилью,
и все грехи мы выплачем свои.

Да, надо быть готовым, что всё будет долго, муторно и непросто. И в литературе то же самое. И вообще в жизни. Но я, блин, никогда не готова.

По какому-то негласному правилу родители ничего мне не объясняли – что и почему происходит в этом лучшем из миров. По тому же правилу я ничего у них не спрашивала, а читала мало. О праздниках я знала, что они есть, что они мне нравятся и что нужно соблюдать некоторые праздничные ритуалы и всё будет чики-пуки. Но поскольку с глубокого детства в моей голове всё путалось, то иногда выходила такая фигня.

Звоню как-то подруге и радостно сообщаю: Христос Воскрес! Подруга, конечно: Воистину воскрес! На дворе 7 января. Подруге извинительно, она растерялась, но тут же опомнилась и объяснила, на какие праздники что следует говорить. Собственно, религиозных праздников для нас было два: Рождество и Пасха. Не знаю, что знала о них моя подруга, а я в душе не чаяла, что это за Христос такой и как это Он так воскрес. Разобралась только в 17 лет, когда прочитала Евангелие и другие книги.

Праздник Старый Новый год меня тоже не смущал. Праздник – он и есть праздник – ешь, пей, веселись, зачем о нём думать. Удивление пришло в 18 лет, когда крестилась и стала посещать храм. Что-то здесь не так, подумала я, узнав, что в церкви какой-то свой хитрый календарь, по которому Христос родился 25 декабря, а мы отмечаем это дело на 13 дней позже.

Не так давно говорила с 11-летним ребёнком, он не знал, кто такие Адам и Ева. Может, и мне было извинительно в 12 лет говорить на Рождество пасхальное приветствие?

Ладно, про Старый Новый год. Вроде, хорошо – вместо одного праздника два. А вроде и шизофрения – жизнь одновременно в двух летоисчислениях. С одной стороны, шизофрения – это по-русски, а с другой – шизофрении и без этого хватает. Читала сложные богословско-научные объяснения, зачем всё так, поняла только, что папский календарь плох. Однако осень в Сибири почему-то чаще приходит на первое сентября григорианского летоисчисления. Трудно представить, что эта холодина могла быть девятнадцатым августа. Но ведь есть, наверное, третий путь, бог с этим Григорием? А то однажды празднование Рождества надо будет переместить на 8 января, вот будет весело.

Книга, знай своё место.

Январская староновогодняя Обь. Праздники были тёплыми, так что опять можно купаться.

#Обь

Елена Безрукова (Барнаул). Вертикальный воздух. Издательство «СТиХИ», серия «Сингл».

***
На бельевой верёвке за окном
Спят капли, пропустившие минуту,
Когда зима прошла сквозь этот дом,
А нас не разбудила почему-то.

И в этом сне мы долго не умрём.
Пусть мы не знаем, – мы и так не знали! –
Что происходит в воздухе сыром,
Пугливом, как забытый звук в рояле.

Лишь паучок скребёт у потолка,
Мы часть его пейзажа – ну и что же?
И выпускает спящая рука
Ключи от городка, куда мы вхожи.

И падают они сквозь ветхий пол,
И город исчезает постепенно.
И всё, что в нем томилось до сих пор,
Исчезло и растаяло, как пена.

И только снег очнулся и пошёл,
Сугробами пустыми громыхая.
Прости меня, что нам нехорошо.
Что жизнь длинна, как музыка плохая.

***
Как долго мы болеем, точно снег
Летит вовнутрь, не замечая кожи.
И на углях пугливой нашей дрожи
Он тает в нас и каплет из-под век.

И мы зовём, разинув в небо рты,
Кого-то, чтобы жить бесповоротней.
И в нас ещё так много пустоты.
И снег в неё летит, как в подворотню.

***
Ненастный свет. Прощёная вода.
Я между "навсегда" и "никогда".
Ты между смертью и её повтором.
На реверсе, на вечном колесе
Мы выживаем, кажется, не все.
...Я прилечу к тебе на самом скором –

На световом, – а он так невесом,
Что мне самой останется, как сон,
Не воплощаться, а висеть на грани,

На грани между вечным и живым,
Где Бог в окне смирен и недвижим,
Как подорожник, прикипевший к ране.

#стихи

Десять дней валит снег, десять дней.
Встану утром и, кофе хлебая,
погляжу на усталых людей –
чёрных ангелов белого рая.

Вот несётся похмельный студент
за троллейбусом утренним синим.
Комбинированный реагент
рассыпает мужик по России.

Сорок дев лебедями плывут,
сорок братьев гусями гогочут,
самолёты меняют маршрут
и машины в сугробах стрекочут.

Десять лет валит снег, десять лет.
И всё та же в окне панорама –
папа прячет в карман пистолет,
моет раму красивая мама.

Только дети по парку бегут,
только дети под снегом смеются,
всё что есть друг у друга берут
и в любви навсегда признаются.

Я шагну через десять ветров
и увижу тогда и навеки,
как пьёт кофе писатель Петров,
растворяясь в рождественском снеге.

Ну и пусть это всё навсегда,
ну и пусть заметает метелью
города, обещанья, года –
чтобы снова очнуться капелью,

чтобы снова по кругу бежать,
карусельной лошадкой застынуть –
загрустивших детей утешать
и любовью весь мир опрокинуть.

Десять дней валит снег, десять лет,
десять ангелов в небе играют,
заколдованный снегом куплет
после – после пропеть обещают.

#стихи

В Новосибирске снег идёт десять дней. Просыпаясь, не понимаю, это рассвет или вечер. Кряхтя, встаю в 11, ползаю как вяленый таракан весь день и стараюсь лечь попозже, чтобы хоть как-то оправдать, что на следующий день снова будет завтрак в обед. Я люблю зиму, обожаю снег, но господибожемой.

Всё как-то не задалось с начала года. Обещала структурировать время, держаться бодряком, начать сто пятьдесят романов и разрулить все вопросы до того, как они будут заданы. Лежу на диване, ругаюсь с невидимым тем, кому обещала, разруливаю колтуны в волосах.

Денис Новиков – «Шёлковый разрез». Избранные стихи. Купила в начале прошлого года, дочитала в конце. В целом – не мой порядок слов. За исключением, конечно.

***
Дешевый бар. Оставленные кем-то
лежат глаза, их взгляд привычно тверд...
Пустой стакан, светильник, пачка «Кента» —
какой смешной и странный натюрморт.
Хрипит пластинка, корчась под иглою;
бармен приник к бутылке коньяка —
везде глаза! Бессмертия и гноя
полна окружность бледного зрачка.
Суметь ли мне, в неверный час Разлада,
уйти слепцом от грязи и вранья?
Банален мир. Его секрет разгадан.
Лежат глаза. В них отражаюсь я.

ЧУКОККАЛА

Голое тело, бесполое, полое, грязное.
В мусорный ящик не влезло и брошено около.
Это соседи отъезд своей дочери празднуя,
Выперли с площади куклу по кличке Чукоккала.
Имя собачье её раздражало хозяина.
Ладно бы Катенька, Машенька, Лизонька, Наденька...
Нет ведь, Чукоккалой, словно какого татарина,
Дочка звала её с самого детского садика.
Выросла дочка. У мужа теперь в Лианозове.
Взять позабыла подругу счастливого времени.
В дом, где супруг ее прежде играл паровозами
И представлялся вождем могиканского племени...
Голая кукла Чукоккала мерзнет на лестнице,
Завтра исчезнет под влажной рукою уборщицы.
Если старуха с шестого — так та перекрестится.
А молодая с девятого — и не поморщится.

Россия

плат узорный до бровей
А. Блок

Ты белые руки сложила крестом,
лицо до бровей под зеленым хрустом,
ни плата тебе, ни косынки –
бейсбольная кепка в посылке.

Износится кепка — пришлют паранджу,
за так, по-соседски. И что я скажу,
как сын, устыдившийся срама:
«Ну вот и приехали, мама».

Мы ехали шагом, мы мчались в боях,
мы ровно полмира держали в зубах,
мы, выше чернил и бумаги,
писали свое на рейхстаге.

Свое — это грех, нищета, кабала.
Но чем ты была и зачем ты была,
яснее, часть мира шестая,
вот эти скрижали листая.

Последний рассудок первач помрачал.
Ругали, таскали тебя по врачам,
но ты выгрызала торпеду
и снова пила за Победу.

Дозволь же и мне опрокинуть до дна,
теперь не шестая, а просто одна.
А значит, без громкого тоста,
без иста, без веста, без оста.

Присядем на камень, пугая ворон.
Ворон за ворон не считая, урон
державным своим эпатажем
ужо нанесем — и завяжем.

Подумаем лучше о наших делах:
налево — Маммона, направо — Аллах.
Нас кличут почившими в бозе,
и девки хохочут в обозе.

Поедешь налево — умрешь от огня.
Поедешь направо — утопишь коня.
Туман расстилается прямо.
Поехали по небу, мама.

Ты помнишь квартиру…

Ты помнишь квартиру, по-нашему - флэт,
где женщиной стала герла?
Так вот, моя радость, теперь её нет,
она умерла, умерла.

Она отошла к утюгам-челнокам,
как в силу известных причин,
фамильные метры отходят к рукам
ворвавшихся в крепость мужчин.

Ты помнишь квартиру: прожектор луны,
и мы, как в Босфоре, плывём,
и мы уплываем из нашей страны
навек, по-собачьи, вдвоём?

Ещё мы увидим всех турок земли…
Ты помнишь ли ту простоту,
с какой потеряли и вновь навели
к приезду родных чистоту?

Когда-то мы были хозяева тут,
но всё нам казалось не то:
и май не любили за то, что он труд,
и мир уж не помню за что.

На железной дороге

Вот боль моя. Вот станция простая.
Всё у нее написано на лбу.
Что скажет имя, мимо пролетая?
Что имя не влияет на судьбу.
Другое имя при царе носила,
сменила паспорт при большевиках,
их тут когда-то много колесило.
Теперь они никто и звать никак.
А станция стоит. И тёмной ночью
под фонарём горит её чело.
И видит путешественник воочью,
что даже имя — это ничего.

#книги #стихи

Горит звезда над Палестиной
и люди дышат под звездой:
одни сражаются с рутиной,
другие с вражеской ордой.
А Он лежит в хлеву воловьем
и озирается кругом:
архангел бдит над изголовьем,
слегка касается крылом
высоких яслей, а поодаль,
отряхивая кожухи,
стоят смущённо возле входа
евангельские пастухи.
Им далеко до фресок Джотто
и до рождественских стихов,
а нам до каменного грота
и вифлеемских пастухов.
Но "Величание" пропели
и, выпив сладкого вина,
под завывание метели
проговорили допоздна.
...Ненормативным словом "сыпет"
зовут на выселках буран,
и точно знают, что в Египет
сбежит семья, умрёт тиран,
воздастся каждому по вере,
а посему она тверда.
Но Он пока ещё в пещере,
а над пещерою звезда...

Роман Сорокин

#стихи

Мужские ботинки, чёрные, 43 третий размер, ждут хозяина на перекрёстке Ленина и Советской.

Вчера ночью шла мимо, думала – взять? В хозяйстве всё сгодится. Не надумала, почесала в сквер.

Откуда ботинки среди зимы на улице? Пара – не один драный, стоптанный или ещё что. Два целых, будто провинились в чём-то, сброшены и поставлены в угол – думать над поведением, исправляться.

Знаем мы такие истории. Шёл с женой, она в который раз буркнула, что терпеть не может этот мрачный стиль одежды и вообще, говорила, покупай зелёненькие, сейчас модно – разругались вдрызг, она развернулась и во тьму, он снял ни в чём не повинную обувь прямо на улице, бросил и отправился в драных носках на все четыре. В драных разноцветных носках, на которые согласился после долгих уговоров, а теперь к чёрту всё.

Или простая история. Отмечал день рождения в кафе, подарили новые боты, выпил, вышел на кураже, снял старые, надел новые и побежал лепить снежную бабу, как в детстве.

Или изначально купил не тот размер. Бывает, не разобрался. Жмут – сил нет. И тут уже предел. Всю Советскую улицу пешком прошёл, прогуляться хотел, Новый год же, все гуляют, может, встретит кого, одиночество, всё такое. Дошёл до Ленина, а там девушки фотографируются у ёлочек, смеются, подмигивают. Хромая, двинулся к одной, самой весёлой, а она зырк на его хромоту, шепнула подруге что-то, развернулись и в сторону. Да боже ты мой! Снял, где стоял.

Или шёл человек, встал на светофоре – вообще ничего не предвещало. И вдруг – пространственно-временная аномалия, из двадцать второго века какой-то хмырь пролетел на Москвиче, а дорогу в новом веке расширили и где стоял этот в ботинках на светофоре, там в будущем – проезжая часть. Так и снесло, одни ботинки остались.

Или просто так, кризис, понимаете, каждый новый день как старый. Хочется изменить, вырваться из колеса сансары, глотнуть свежего воздуха. Ну что сделать, что? Да ботинки снять и пешком по снегу – всё! Жизнь сменила курс. Осталось всего-то: сбросить надоевшую старую личность и пойти на работу в новой. На новую работу, из нового дома, может быть, даже от новой жены... Короче, начало положено.

Или вообще идиотство полное – на спор. Потом грипп, больница, смерть... зато спор выиграл.

Или игра в фанты, но уже такая, недетская. Взрослые такие фанты. Этому ещё ерунда – ботинки на улице оставить, а кому-то – у гаишника жезл отобрать и по голове зарядить, или магазин ограбить, или через магистраль с закрытыми глазами перебежать. Короче, повезло парню.

Или...

Шла по скверу, думала, а ботинки, как верные псы, стояли у дороги, смотрели на проезжающие машины.