Можем ли мы доверять соцопросам? После вчерашнего текста мне пытались напомнить, что опросы общественного мнения неадекватны во время боевых действий и при отсутствии свободной прессы. На этот счет есть два существенных возражения.
1. Предположение о том, что люди боятся говорить правду построено на модели «спирали молчания» Ноэль-Нойман, которая видела собственными глазами (и в некотором роде способствовала этому, работая в изданиях нацистской Германии), как меньшинство замолкает, чтобы не оказаться в социальной изоляции. Сама модель неоднократно подвергалась критике за слабую доказательную базу, тем не менее, стала очень популярной.
Между тем, сотрудники «Левады» и ФОМа показывали графики, свидетельствующие о том, что только в первые месяцы СВО фиксировался рост числа отказов от ответов. В дальнейшем Response Rate вернулся к типичным значениям последних лет, а во время объявления мобилизации даже вырос, так как многие желали выразить возмущение.
Рамки свободы и несвободы, конечно, влияют на то, как задают вопросы и какие получают ответы. Есть сензитивные вопросы, увеличивающие отказы и долю социально одобряемых ответов. «Поддерживаете ли вы действия российских войск в Украине?» (такой вопрос задает Левада-Центр), «Как вы относитесь к ЛГБТ/ иностранным агентам?» – могут быть сензитивными. А «Нужно переходить к переговорам или продолжать СВО?» – вряд ли, когда о желательности переговоров время от времени напоминают Путин с Песковым.
В Советском Союзе опросы не проводили не потому, что люди не говорили правду, а потому, что никто не хотел знать, что вообще люди думают. И когда Горбачев дал возможность говорить, никто даже не сомневался, что люди, будут «топить» за социализм, Ленина и прочую чепуху.
2. Любое общественное мнение – это коллективный организм, сложный сплав (а не механическая сумма) индивидуальных оценок. То, что респондент дает оценки анонимно, большой роли не играет. Любой член общества испытывает давление среды, поэтому его личное мнение не такое уж личное.
Культура отмены, пожалуй, наиболее ярко показывает, как работает этот механизм. Вспомним также первое интервью Яшина после освобождения. Если опытные политики вынуждены делать поправку на доминирующие настроения, что уж говорить про всех остальных. Эта ситуация не отменяет публичную дискуссию и не требует жесткого подчинения меньшинства большинству. Но общественное мнение не складывается оценками случайных респондентов. Оно формируется публичным дискурсом, и вклад каждого члена общества в итоговый результат неравнозначен, хотя именно этот результат потом фиксируют полстеры.
Сообщество хорошо осведомленных граждан Токвилля – это иллюзия. В природе оно не встречается, поскольку у подавляющего большинства людей всегда найдутся дела поважнее общественных и политических проблем.
По этой причине можно сказать, как это
сделал Бурдье, что общественного мнения в рамках опросов не существует. Или даже, как Грег Юдин,
договориться до того, что опросы – искажение демократии, инструмент плебисцитаризма, от которого один шаг до диктатуры.
И все-таки опросы существуют для прояснения того, что люди думают в данный момент. Они не стремятся докопаться до глубинных убеждений (как сказали бы психологи), а фиксируют текущие настроения, невзирая на то, кто их создал. Опросы измеряют температуру или пульс общества, если использовать метафору Гэллапа, одного из первопроходцев в деле изучения общественного мнения.
В другой институциональной конфигурации будет другое общественное мнение, в этой – оно такое. А принимать ли управленческие решения, ориентируясь на опросы, – вопрос политического выбора.
