Удивительные, странные и смешные истории, что случились на самом деле. Ведет писатель и сценарист, автор романов "Питер", "Рим", "Война-56" и "Как выжить среди принцесс"
Про одинакового -- не мое утверждение;)) по мне, он везде очень хорош. Хоть в роли рассеянного романтика, хоть в роли ловеласа, хоть в роли психопата и маньяка
О книге: В глуши северных лесов прячется от мира охотничья избушка. В ней зимуют мужчина и женщина, у которых не осталось ни прошлого, ни будущего. А по весне возле избушки неожиданно появляется некто третий... Незваный гость бесцеремонно вторгается в незатейливый быт героев, опрокидывает устои, на которых держится их мир, вытаскивает давно позабытые скелеты из самых глухих шкафов. И главное, от нового жильца никак не избавиться, не выпроводить вон и даже не устранить физически – потому что он мертв.
Автор бестселлера «Бабушка сказала сидеть тихо» Настасья Реньжина и её редактор Карина Буянова. Эту запись мы планировали достаточно давно, и вот - она состоялась, а этот выпуск вы уже можете послушать!
Сегодня мы поговорим о том, насколько ответственны работа редактора, когда ты питчингуешь резонансную и противоречивую литературу. О том, что о некоторых проблемах не нужно молчать, или просто говорить - о них нужно кричать. О том, что книга должна вызывать эмоции, даже негативные. И о том, как эти негативные эмоции помогли «Бабушке...» стать бестселлером с 4мя (!) доптиражами и продажами в FixPrice. Последний факт для издающегося автора - это знак качества.
Слушайте нас, комментируйте там, где это возможно, пишите обратную связь о выпуске в комментариях здесь, рассказывайте о нас друзьям. Ну а за репост - плюсик в карму!
🫡 Мы активно продолжаем отмечать Хеллоуин, и на этот раз приготовили для вас что-то камерное и мистическое. Вместе с творческим объединением «Станция Дно» мы приглашаем вас на Вечер Страшных Историй. Три писателя, авторы хорроров и мистики расскажут вам мрачные сказки собственного сочинения, и пригласят поговорить о том, почему же мы так любим хорошенько испугаться.
Получил от младшей дочери подарок: наклейку "котенок, делающий растяжку в шапочке аксолотля". Кажется, что-то о работе сценариста, но пока не считал смысл;)
Поехали! На Амазон смартовали продажи маньячного триллера Weight of silence (на русском выходил как "Доктор Чистота") Weight of silence https://a.co/d/hVLG38E
конце — Пашка. - А намедни хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой... А еще кланяюсь Алене, кривому Егорке и кучеру, а гармонию мою никому не отдавай. Остаюсь твой внук Иван Жуков... Когда Пашка наконец дописал письмо, в зале всхлипывали уже в несколько голосов. Пашка достал конверт, купленный за копейку, тщательно запечатал письмо, и, высунув язык от старания, дописал адрес. - На деревню... дедушке... - он остановился, подумал и добавил: - Константину Макарычу. В зале уже рыдали. ...Роль Ваньки ненадолго сделала Пашку звездой нашего курса. На разборе самостоятельных работ Порох хвалил его. "Вот, - говорил нам Порох своим мощным хриплым голосом. - Он ничего не играл, он существовал. Был самим собой в предлагаемых обстоятельствах. Молодец! - это уже Пашке. - Ты на сцене занимался ДЕЛОМ". Мы с Калининым и Катей переглянулись. Мы-то знали. Какой там наигрыш, что вы... Пашке на сцене было не до этого. Вся его уникальная "физика", психотип, актерский талант и вдохновение сошлись вместе, чтобы создать образ несчастного Ваньки Жукова и... * * * - А текст ты выучил? - спросил я. - Зачем? - удивился Пашка. Он вынул из кармана и показал нам исписанные сверху донизу листки. - Здесь все есть. Я просто буду делать вид, что пишу, а сам буду читать. * * * ...и вы только попробуйте разобрать эти его каракули! Тут не то, что Никулиным, тут Марлоном Брандо станешь.
По три-четыре часа. Два действия с антрактом. Практически спектакль. Мы были кривые, зажатые, переигрывающие, с плохой дикцией. Мы на сцене кричали, прыгали, странно дергались и рвали страсть в клочки. А народный артист Пороховщиков на все это внимательно смотрел. Порох всегда считал, что показ самостоятельных отрывков — важная часть обучения будущего актера. На первом показе мы с Димой Глущенко сделали рассказ Довлатова "Чирков и Берендеев". Я играл дядю, туповатого и прижимистого, а Глущенко — прохиндеистого студента-племянника. Потом я играл отрубленную голову Иоанна Крестителя в монологе принцессы Саломеи. На второй день мы с Надей показывали отрывок из комедии Гольдони "Трактирщица". Я изображал Кавалера, туповатого и надменного женоненавистника. Надя играла хозяйку трактира, прекрасную и лукавую. Она с помощью шикарного бифштекса и женского коварства разбивала Кавалеру сердце. И я fallin' in love прямо на сцене.
* * * ...Калинин с Катей закрыли занавес. Этюд закончился. Теперь Пашка! Я бросился на помощь. Мы дружно потащили со сцены столы, стулья, какие-то лампы и столовые приборы. Через две минуты площадка была пуста. Я вернулся к пульту. Калинин вытащил скамейку на середину сцены. Катя чиркнула зажигалкой и зажгла свечу. Я поставил и включил музыку. Поехали. Калинин приглушил свет. К сожалению, на этой сцене наши осветительные возможности были ограничены. Только включить/выключить одну зону из четырех или две, или все сразу. Пашка вышел на сцену в полутьме. В руке он нес блюдце с горящей свечей. В другой руке — чернильницу с гусиным пером. На круглом курносом лице Пашки дрожали отсветы пламени (Пашка изрядно нервничал). За окном бушевала вьюга. Я медленно поворачивал ручку громкости, чтобы плавно свести звук на минимум. В зале затихли. Пашка поставил блюдце на скамейку, рядом чернильницу. Опустился на колени. Он был нелеп и трогателен в своей дурацкой ушанке. Пашка вытащил из кармана фартука измятые листки, положил на скамейку, тщательно разгладил ладонями. Затем взял перо, зачем-то осмотрел кончик (муха?) и обмакнул в чернильницу... - Милый дедушка, Константин Макарыч, - заговорил Пашка, медленно и тщательно выводя пером. Он почти касался носом листка. - И пишу тебе письмо. Поздравляю вас с Рождеством и желаю тебе всего... всево... от господа бога. Пашка остановился, всхлипнул носом. Затем продолжил писать: - Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один остался. В зале стояла странная, озадаченная тишина. Кто-то приглушенно сказал "он что, на самом деле?". Кто-то засмеялся. Я решил, что это провал. Совершенный провал. Пашка говорил очень тихо, даже я, стоя за кулисой, его едва слышал... Значит, в зале вообще не поймут ни слова. - Подмастерья надо мной насмехаются, - бормотал Пашка, карябая пером. Он, похоже, сам с трудом разбирал собственный почерк. - посылают в кабак за водкой и велят красть у хозяев огурцы... а хозяин бьет чем попадя... А еды нету никакой. Я видел Пашкины оттопыренные уши, розовато просвечивающие в полутьме, и пожалел его. Эх ты, актер. - Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба... а чтоб чаю или щей, то хозяева сами трескают... - Паша вытер нос рукавом и неожиданно всхлипнул. В зале вдруг всхлипнули в ответ. Я покосился. Мы с Калининым переглянулись. Андрюха пожал плечами — ничего не понимаю. - А спать мне велят в сенях, а когда ребятенок ихний плачет, я вовсе не сплю, а качаю люльку. Милый дедушка, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нету никакой моей возможности... - Пашка стащил с головы ушанку, вытер слезы (какие еще слезы?!) и снова напялил на голову. Голос его дрожал: - Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно бога молить, увези меня отсюда, а то помру... Прошло двадцать минут. Это было долго. Это было как в фильме Тарковского, когда камера мучительно медленно плывет над бегущей водой, и полем, и деревьями, и ветер колышет травинку, и поток воды уносит кусочки белой краски с кистей, и во всем этом есть какой-то высший смысл и предназначение, и давление времени, и необъятность жизни, и высказывание художника, только в
Ванька-Пашка Пашка — уникум. Пашка не хотел быть актером. По всей "физике", психотипу и трогательно оттопыренным ушам, это мог быть второй Никулин. Видимо, Пашке это часто говорили, поскольку до актерского он учился в цирковом училище на клоуна. Но ушел оттуда и поступил на курс Пороховщикова. Строгая мама Пашки (он в семье был единственным ребенком и мужчиной), железной рукой вела его по творческой стезе, несмотря на взбрыки и сопротивление. Мама Пашки работала режиссером на телевидении. На показ самостоятельных работ Пашка явился с опозданием, к самому финалу. На голове Пашки была трогательная потертая ушанка. На груди синий рабочий фартук с карманами (подозреваю, он остался после школьных уроков труда). В руках Пашка держал блюдце со свечой и чернильницу с пером. Блюдце было с золотой каемочкой, а чернильница пустая. Я вздохнул. - Какой у тебя этюд? - Чехов, "Ванька". Однако. - А текст ты выучил? - спросил я. - Зачем? - искренне удивился Пашка. Глаза его стали круглые. Он вынул из кармана и показал нам исписанные крупным почерком листки. - Здесь все есть. Я просто буду делать вид, что пишу, а сам буду читать, - доверительно сообщил он нам. Мы с Андреем Калининым переглянулись. Мда. Мы тогда оба очень серьезно относились к актерской профессии. Возможно и нам, и самой актерской профессии было бы легче, если бы мы относились к ней чуточку несерьезней. Процента на два. То есть, девяносто восемь процентов — серьезно. И два — дуракавалянье. Мне кажется, Калинин освоил эту истину раньше меня. Поэтому сейчас он режиссер в Александринке, а я простой безтеатральный писатель. Но в тот момент не выучить текст нам казалось — чем-то странным, вроде пришествия инопланетян ясным солнечным утром. Типа "привет, земляне!". И кто-то машет тебе зеленой кожистой лапой. Я нашел на столе листок с планом выгородки. План был удивительно лаконичным. Внизу листа крупные буквы "З А Л", а посередине — неровный прямоугольник. Подписано "с к о м е й к а". - Одна скамейка? Поперек сцены? Пашка кивнул. - И все? Пашка снова кивнул. - Я вынесу, - быстро сказал Калинин. - Свечку, чернильницу? - Я сам, - сказал Пашка. Он поморгал. - Только надо зажечь, наверное. Калинин вытащил зажигалку. У него ее тут же отобрала Катя Чебышева. Катя была старостой, а я заместителем старосты. У Кати было чувство ответственности размером с Тюменскую область. Вы представляете себе чувство ответственности размером с несколько Франций? - Я зажгу, - сказала Катя Андрею. - А ты вынеси скамейку. - Хорошо, так и решим, - сказал я. Времени у нас было в обрез. Сейчас должен был закончиться этюд, нам делать выгородку на следующий, а мне ставить музыку. Я как обычно, работал "радистом" и помощником режиссера, то есть, вел показ. А мы еще не разобрались с этюдом. Вообще, по-хорошему, тот, кто не явился на генеральный прогон, автоматом снимается со спектакля (показа). Вадим Чеславович, наш преподаватель актерского мастерства, так бы и сделал. Но мы были молоды и отходчивы. И это был показ самостоятельных работ. - И еще, - смущенно попросил Пашка. - Можно мне какую-нибудь музыку? Выгородку для следующего номера мы поставили мгновенно, я сел к музыкальному центру. Этюд начался. Пока он шел, я мысленно переворошил свои диски. У меня их целый чемодан. Что подойдет для чеховского "Ваньки"? Рассказ трагический, зимний, хотя, казалось бы, смешной. Но от этого смеха на стенку лезть хочется. Ага. Я мысленно прослушал вступление. Вот это подойдет, пожалуй. Заунывный вой вьюги, переходящий в классическую музыку (Чайковский, Скрябин? уже не помню). Да, это хорошо.
* * * Это был первый показ самостоятельных работ нашего курса. Заявок было так много, что преподаватели посовещались с мастером, и тот выделил нам два дня. То есть, мы показывали самостоятельные отрывки два дня подряд.
Я вижу, как сделан герой, как антагонист, как трикстер, как одни крючочки цепляются за другие крючочки, как проворачивается колесо интриги, сквозного действия, но фильм не становится схемой. Удивительно. Как сейчас шутят? "С каждым годом актеры в советских фильмах играют все лучше". Именно так. С каждым годом "Касабланка" все лучше. Как хороший бурбон. Я уже различают оттенки старой кожи и ванили, дальние нотки лимонной цедры. Возможно, это и есть признак по-настоящему талантливого произведения. А может, я просто люблю этот фильм :)
"Я никогда не забуду тот день. Немцы были в сером, ты в голубом" (с) Рик. Умберто Эко в своих статьях презрительно отзывался о "Касабланке": мол, это фильм, сделанный из десятков, если не сотен других фильмов, тут каждый герой — идеальный штамп, и каждый сюжетный ход — штамп штампов. И что лавинная концентрация штампов, банальных ходов создает тот самый эффект архетипичности. Но Эко, утверждая это, удивительным образом проигнорировал свою собственную теорию "открытого произведения", суть которого — что "открытое" произведение, в отличие от "закрытого", создано автором таким образом, что читатель становится со-создателем. То есть, без домысливания читателем, без наполнения личным опытом, без активного участия читателя произведение не становится произведением. И тут Эко удивительным образом промахнулся. Словно "Касабланка" попала в слепое пятно маэстро. Потому что именно "Касабланка", имхо, — это как раз идеальное "открытое произведение". Мы ничего не знаем о Рике, герое Богарта, но чем больше у нас набирается жизненного опыта, тем мы больше знаем о нем. Парадокс, но именно так. Когда я много лет назад впервые посмотрел "Касабланку", он мне понравился — но не сказать, чтоб "вау!". Просто милый старый фильм. Я люблю милые старые голливудские фильмы. Мысленно я выстроил для Рика биографию, и даже видел отдельные кадры, эпизоды из этого прошлого, которых в "Касабланке", конечно же, нет. В тот момент я ничего не знал о Хэмфри Богарте. С тех пор я многое узнал о нем. Я видел десятки фильмов, где он снимался, сотни фотографий, читал о нем статьи, воспоминания и даже пару книг. Я смотрел много разного кино и прочитал больше тысячи книг. Я прожил еще двадцать лет жизни, встречался и расходился с девушками, сам бросал и меня бросали, я очаровывался и разочаровывался в людях и теориях, я был и идеалистом, и циником, героем и трусом, глупцом и умником (иногда одновременно), сам бил и меня били. Я танцевал, пил водку и виски, но так и не начал курить. Я учился актерскому мастерству и режиссуре, я писал книги. У меня родились две дочки. Я пропитался театром, как ядом, он до сих пор в моей крови. И все это каким-то образом сплавилось в одно. И фильмы, и настоящий Богарт, и жизнь, и женщины, яд и театр. И книги. И Рик стал больше. Намного больше. Он настоящий великан. С каждым моим знанием о жизни Рик прирастает куском мяса. И так с каждым героем "Касабланки" — без исключения. Сейчас, когда я смотрю "Касабланку", мне кажется, что я вижу все тоньше и яснее, но все равно для меня остается в фильме какая-то загадка.
Когда-то нас серьезно волновала "Игра престолов". Было же время;)
===== Думаю, на самом деле в "Игре престолов" сражаются не герои, а истории, стоящие за ними. Каждый герой Мартина — это герой своей истории. И каждая из них архетипична и уже много раз была отыграна в книгах и фильмах. То есть, узнавая ее кусочки (например, страсть Мизинца к Кейтилин), мы каждый раз мысленно выстраиваем целую историю. Мы можем по кусочкам, например, предсказать будущее Мизинца — потому что это фактически шаблонная история, мы знаем сотни таких историй. Бедный безродный Мизинец, который воспитывался вместе с Кейтилин, играл с ней, учился рядом с ней — и был в нее влюблен. И она тоже отвечала взаимностью вроде. Но ее выдали за богатого и знатного, и она приняла этот выбор — поскольку это ее долг. И он решил стать богатым и знаменитым, и уничтожить соперника, чтобы она приползла к нему на коленях, молить за мужа и детей... А фишка Мартина в том, что когда умирает герой, умирает вслед за ним целая история. Фактически, мы видим современную "Касабланку", где архетипичный Хэмфри Богарт пьет горькую, потому что его предала архетипичная Ингрид Бергман, которая героиня своей архетипичной, но героической истории. Она влюбилась в настоящего героя, история которого столкнулась с историей героя Богарта. И поглотила ее фактически. И только история французского капитана (последовательный антигерой, который в финале все-таки делает правильный выбор) вернула его с того света и включила в свой сюжет. Авторы Касабланки, волей неволей открыли то, что делает сюжет Касабланки таким завораживающим и действенным — там сталкиваются не люди, не персонажи, а — истории. В ИП это уже на уровень выше и сложнее. Истории, как гигантские змеи, бьются друг с другом в битве не на жизнь, а на смерть. И кто проиграл, того съедают. Или выкидывают, как тухлую рыбу. И забывают без жалости. В этом красота и мощь ИП. В какой-то момент живой полнокровный герой, вернее, его история становится жертвой другой сильной истории — потому что там он всего лишь побочный персонаж, такие умирают без жалости. То есть, в какой-то момент времени та история стала сильнее. И вобрав в себя поверженную история, она становится сильнее и мощнее. И это прекрасно. Меня прямо завораживает это зрелище сражающихся и вцепляющихся друг другу в глотку змей-историй. Мурены в смертельной схватке. Или гигантские змеи. Или — драконы. История Кхала Дрого — это фактически история Геракла, который погиб от яда, потому что его жена оказалась слишком легковерной. История Самсона с остриженными волосами. Он умер, потому что его историю сожрала история Дейнерис. Это было красиво. А Дейенерис двинулась дальше.
Сир Мормонт был обречен в тот момент, когда получил меч своего отца. Отца, когда-то проклявшего его. И неважно на самом деле, что это не меч старого Мормонта — это тоже меч валерийской стали, оставшийся от умершего и разочаровавшегося в сыне отца Сэмвела Тарли. Изгнание Мормонта завершилось. История его умерла. А Сэмвел Тарли, передавая меч, избавляется от судьбы "отомстить Дейенерис", к которой его обязывает собственная история, меч отца и брата. Дейенерис в итоге под финал сезона окружают ходячие мертвецы, герои, истории которых завершились.
