Постколониальная любовная песня Меня учили, что кровавые камни могут излечить змеиный укус, могут остановить кровотечение — большинство людей забыли об этом когда закончилась война. Закончилась ли война смотря какая война: ту, что мы развязали, или те, что до нее, тысячелетия назад и больше, та, с которой я началась, ту, что я проиграла и выиграла — эти вечно цветущие раны. Я была создана, чтобы вести. И я веду любовь и того хуже — очередной марш-бросок через пустыню в ночи ради пушечной вспышки твоей бледной кожи оседающей серебрянной лагуной дыма на груди. Я распрягаю мою темную лошадку, склоняюсь к тебе там, преподношу тебе тяжесть всех моих жажд — я научилась Питью в стране засухи. Мы с удовольствием раним, оставляем следы размером с камень — каждый из них кабошон, отполированный нашими губами. Я, твой ювелир, твой шлифовальный круг что вращает — зеленые, пестро красные — яшмы нашего желания. В моей пустыни растут дикие цветы, зацветающие раз в двадцать лет. Семена спят как жеоды под горячими песком полевых шпатов пока внезапное наводнение не размоет ручей, поднимая их медным течением, раскрывая их памятью — они помнят, что их бог нашептывал им в ребра: Проснитесь и плачьте по вашей жизни. Где ваши руки были теперь бриллианты у меня на плечах, на пояснице, на бедрах — Я твоя culebra. Я в грязи для тебя. Твои бедра светятся кварцем и опасностью, два розорогих барана уходят в размытый песке пустыни пока ноябрьское небо не развяжет столетний потоп — пустыня вдруг снова превратилась в древнее море. Взрасти дикий гелиотроп, скорпионовую траву — голубую фацелию, которая сохраняет лиловый, как горло сохраняет форму любой надежной руки — Надежные руки — так она называла мои. Дождь однажды всё же пойдет, или может быть нет. А пока мы касаемся тел друг друга как ран — война началась вновь, хотя никогда не кончалась.