О. Забытый рассказывает о том, как церковники договорились бросить табак «Дьячки снова уселись. — Положим, — продолжая отец дьякон, — мы поговорили по душе, как следует, прилично нынешнему дню. Все это хорошо. Но все это ведь слова, а слова — вода. Во дни же покаяния потребны дела, а не слова. Мне вот что нынче в голову пришло: давайте каждый прощеный день хоть по одной страсти отсекать у себя… Вот у всех нас есть гнусная страстишка — табак нюхать. Ведь уже нужно сознаться, что это гадко и с нашим положением несообразно. Представьте себе: стоим мы в храме на важном месте, всяк нас видит, и вдруг у тебя по губам табачная вишневка течет. Тьфу!.. Давайте-ка с нынешнего дня бросим это. Дьячки молча улыбнулись. — Чего вы смеетесь? Это дело вовсе не смешное, а весьма важное и полезное не только для тела, но и для души. — Трудно отстать: привычка, — проговорил пономарь. — Знаю, что трудно, а ты побори себя, — внушал отец дьякон, более и более воодушевляясь и ходя взад и вперед возле дьячков. — Всякие страсти искореняются с трудом, а ведь нужно же их когда-нибудь искоренить. Вот ты и начни с того, что полегче, а потом справишься и с сильною страстью. — Бросить, пожалуй, можно, — проговорил дьячок, — ведь было же время, когда мы не нюхали, и впредь можно не нюхать. — Именно, именно, — подхватил дьякон. — И бросишь, да не вытерпишь, — вставил пономарь, — как только взглянешь на табакерку, так и захочется понюхать. — Табакерку забросить, — чуть не вскричал дьякон, — непременно забросить. Сейчас же пойдем забросим: я свою, а вы свои. — Что ты это? — вмешалась дьяконица. — Такую табакерочку-то? Новую-то? Лучше отдай мне: ведь она денег стоит. — Молчи, не мешай, — серьезно сказал дьякон, нетерпеливо махнув рукой. — Ведь и моя тоже новенькая, — заметил пономарь и полез было в пазуху за наглядным доказательством. — Э, там… новая! — с досадой проговорил дьякон, дернув пономаря за рукав. — Бери шапку, идем, идемте скорей! Через минуту дьякон и дьячки действительно ушли отрекаться от табакерок, оставив в недоумении дьяконицу. Она несколько времени молча простояла у двери, как бы прислушиваясь к чему-то; наконец громко произнесла: «Шуты!» — и отправилась убирать нетронутую закуску»