Живой кусок искажённого трупа превращается в неолитовое захоронение, октябрь с лицом исцарапанным и глупым выблёвывает останки археоптерикса. И я собираю со дна реки прозрачные кости и вмёрзшие перья, по небу проплывает свинцовый кит от острова Крит к Палермо. Там я — между рёбер фракийской богини — брожу измождённым созвездием и прячусь в бледно-незримом — в словах исступленно-торжественных. Слова, я искал вас в немыслимом, искал в пресно-пьяных болотищах, а после — у речи на выселках — смотрел как за стадом, волочащем куски обесформенных образов, бежит многокрылый бежит синепёрый незримый для вечности труп.