Дениза Левертов Памяти Бориса Пастернака i За день до его смерти огнёвка появилась в городе, видимо, в куче зелени, забрала полчаса моего пути или того, что я им считала. Она лежала, задумавшись, на третьей ступеньке вниз от входа в метро. Я подняла её — она испуганно затрепетала. Куда мне убрать её, чтоб уберечь от торопливых шагов и грубых рук? Мы прошли по раскалённым улицам, она, доверившись, лежала в ладони моей, я неловко укрыла её от пыльного ветра, блеска рапы, клубившейся над цементным пейзажем. Наконец я нашла клочок зелёного сада, чтобы странницу спрятать, и попрощалась тихо. Не с душою его — я знала, что та осталась на русской земле — ведь она говорила во мне, что тёмное, узкокрылое, богато расписанное малиновым существо, видение на ступенях в подземный мир, чьё томление вновь унесло меня дальше, чем я думала пройти, было словом, его эманацией, наполнявшей что он написал — «Я чувствую, мы станем друзьями». ii Видела через то, что казалось его глазами (даром его), серый сарай и тропинку в лес, бекаса, умершего молодым, которого я хороню в листьях дикой клубники, как всё поднимает себя, повисает, чтобы сказать: глухая душа мучается, вперёд клонится, прочесть по губам, что ей нужно: что-то сказано быстро на языке теней облаков в движении и застывших у поворота дороги, что-то понято не целиком, но пропущено через заставу сновидений, где уловлена суть и направление потока. Я вспоминаю снившееся две ночи назад: голос, «художник должен сотворить себя или воскреснуть». (перевод с английского Дмитрий Сабиров)