Невозможность говорить о травме — это один из способов показать ее мощное воздействие на психику, но как будто обычно она прорывается, и это молчание, оно становится явным именно на фоне каких-то эпизодических вбрасываний свидетельств о ней. Сначала мы получаем какие-то размытые намёки в рамках нарратива о травме, наброски и следы, знаки шрамов. Потом подобно тому, как в сознании иногда наступают проблески ясности, травма отвоевывает себе возможность быть явленной, рассказанной. Но это всегда фрагменты, чтобы выстроиться в какую-то картину, нужно время. Невыразимость чередуется с попытками найти язык и способ говорить. Важно, чтобы невыразимость не приводила к замалчиваю, не стала способом ухода от неё. Невыразимость проявляется будто в попытках рассказать, которые зачастую терпят неудачу, но как раз сами попытки отражают механизм работы травмы. Попытки и их обреченность на провал. Но через них мы находим возможность говорить о травме и это процесс, растянутый во времени. В рамках нарратива травма становится раскидана, растворена в нем, в том числе в форме невысказанного, невыраженного. Мне кажется, очень важной идея Барри Стэмпфл о том, что во избежание романтизации невыразимого, мы можем рассматривать его не как конечный этап, а как одну из фаз осмысления травмы. И тогда она становится частью нарратива, где мы все-таки, как и в процессе проработки травмы, ищем способы ее репрезентировать.