Школьники-выпускники: два мальчика и три девочки в сопровождении Лениной мамы приехали в Мариинский дворец Законодательного Собрания Санкт-Петербурга. Как только я увидел их, проходящих рамки охраны, стало ясно, что они не очень хотели приезжать. Чтобы расположить их, я провел экспресс-экскурсию по дворцу, которая закончилась у меня в кабинете. Чувствовалось, что они воспринимали эту встречу как приглашение на допрос. Я попросил маму попить кофе с помощницей, а сам начал разговор. Я кратко рассказал им о том, как был студентом, организовывал митинги и молодежные акции, о поездке в Белград, который бомбила авиация НАТО. Затем подвел к тому, что мне интересно, чем живет сейчас молодежь и какие лозунги звучали на Марсовом поле. Как только они услышали вопрос про воскресную акцию, как под копирку стали говорить: — Мы ничего не знаем, там случайно оказались, лозунги мы не помним, это были не мы, рядом кто-то стал кричать, а Лену отвели в полицейский автобус, и мы сразу поехали домой, — почти заученной скороговоркой отвечали выпускники. Я не знал, как открыть их к разговору, и начал говорить прямолинейно: — Я сейчас хочу поговорить с вами не как с детьми, а скажу прямо, для чего вас позвал. Я не полицейский и не следователь, просто вижу ситуацию со стороны как попытку втравить вас в чужие игры, где вы являетесь всего лишь материалом. Я понимаю, что хотят делать дальше кукловоды: разжечь массовый гражданский протест. Для этого молодежь надо столкнуть с полицией, и чтобы в рамках противостояния появилась случайная жертва. Одна, несколько — неважно. Главное, что только так можно раскрутить процесс. Говоря это, я заметил, что они начали слушать. — Меня не интересует, что вы там делали и какие у вас мысли в голове. Если не хотите открытого разговора — не надо, это ваше право. Но мне надо понять, как вам закидывали идеи и что говорили, приглашая туда. И мне это нужно только для одного: чтобы в Санкт-Петербурге не было жертв. Теперь понятно? Может быть, это звучало жестко, но я продолжал. Первыми начали говорить мальчики. Они рассказали, что еще полгода назад в чате, где они играли в игры, им скинули ссылки на ролики в YouTube. В них рассказывали о миллиардах чиновников, их домах и яхтах, и показывали, что на их реальную зарплату они не смогли бы купить этого за пять своих жизней. Говорили, что у простых ребят нет будущего, потому что его забрали коррупционеры. Потом они вступили в закрытые группы, где сказали, что надо бороться за свою страну, и пригласили на митинг против коррупции. — А кто на роликах говорил про чиновников? — спросил я, понимая, что началась доверительная беседа. — Алексей, он борется против коррупции за наше будущее, — внезапно открылась Лена Сазонова. — А кем он раньше работал? Ты знаешь? В какой партии состоял? Где проходил обучение за границей? — не выдержал я искренней детской наивности. — Нет, но сейчас он возглавляет фонд борьбы с коррупцией, — ответила Сазонова. Мы еще долго общались, и я практически понял весь масштаб начинающегося процесса. Стало ясно, что со стороны государства никто не ведет диалог с молодым поколением граждан. Также я осознал, что энергия, создавшая этот «спрут», запустила процесс уничтожения российской государственности. Это было похоже на мистический триллер. Мировое зло поднимало целое поколение молодежи, скрывая от них свои истинные цели, и вело их на борьбу с тем, что само создавало десятилетиями руками представителей самого «спрута». В конце встречи я попросил их сообщить, где и когда состоится следующая акция. Мне хотелось увидеть все своими глазами, чтобы решить, что нужно делать, чтобы в Санкт-Петербурге не появилась сакральная жертва. Приехав домой, я поднял архивы своих аналитических записок, которые отправлял в Администрацию Президента еще в далеком 2007 году. Грустно улыбнувшись, я начал готовиться к первому заседанию Законодательного Собрания после событий на Марсовом поле. Продолжение следует…