Неожиданный Чарльз Пирс Пирса принято считать родоначальником аналитической философии и могущественным логиком, обосновавшим своим, ни на что не похожим, путем возможность научного познания. И ещё основоположником прагматизма. Но что будет, если посмотреть на Пирса, как на влиятельного метафизика, чьи убеждения стали основой для двух вполне независимых сейчас веток онтологии события. Что будет, если проследовать до конца за Пирсом в его схоластическом реализме? Тут хотелось бы оговориться, что сказанное дальше — небольшое наблюдение, которое, возможно, стоит продумать аккуратнее в другом тексте. Набросок следующий — Пирс делает два важных концептуальных хода: введение события и рекурсивности в онтологию. В первом случае, Пирс привязывает событие к мысли, заявляет о событии мысли, событии истины. Этот ход стал своего рода базой (может невольно и предсказательно) для всей последующей медитации континентальной философии над топикой события — Хайдеггер говорит о событии, конечно, в связи с бытием и временем, а также бытийной историей, но отправляясь именно от мысли, от, как это называется в зарубежной литературе, апроприации или освоения мыслью бытия и времени в событии (так, например, хронология уступает истинной истории — истории бытия, которая пишется при помощи события истины — самый простой случай Пифагорейская математика дарующая новый способ бытия в мире). Также и Делёз, как минимум в Логике смысла, пишет о событии смысла, происходящем на поверхности тел, и, в этом смысле, само внимание к плоскостям в онтологии Делеза — наследование Пирсу. Но сама связка мысль — событие для Пирса недостаточна, она возможна только при принятии мереологически-топологической предпосылки о независимости мысле-событий, которая заставляет события оказаться всегда событиями в прошлом (мы подумали, но продуманное уже далеко от нас). Эта тема широко разрабатывается уже в традиции аналитической философии, а конкретно в философии действия, но само привязывание события к прошлому может работать только через связность событийного ряда, его особую не моментальную (в пику будущим континенталам) длительность — привет философия процесса Уайтхеда! Однако переплетения оказываются ещё более трудными — связность под личиной консистентности проползает в характеристику делезианского "концепта". Таким образом, единая линия пирсовской (пирсовой?) метафизики распадается на множество подходов, которые сейчас мыслятся как принципиальным образом несовместимые, может быть это ещё один повод задуматься о преодолении вопроса о преодолении метафизик? (см. известного фрактального философа) Во втором случае — рекурсивности, мы наблюдаем ещё большую интригу, так как стремление Пирса к логической замкнутости и когерентности системы знания реализуется исключительно рекурсивно. Постоянно приходящие в голову новые мысли, происходящие новые события всегда размыкают ту завершенность, которая может быть достигнута в мысли и тем самым толкают нас к новому замыканию системы, которое опять становится новой мыслью. Все это — несомненная часть наследия Пирса, которая почему-то игнорируется, по крайней мере, не концептуализируется в качестве возможного для постконтинениальной мысли ключика к загадке догматической философии в перспективе неоклассической мысли — философии догматического критика — Канта. (2)