В основном же христиане, напротив, ею подчёркивают порочность, в которой, по их мнению, пребывает человечество, в особенности этим отличны протестанты, у которых, как пишет ист.-медиев. М. Пастуро, «одежда — почти всегда знак стыда и греха … одна из ее главных функций — напоминать человеку о грехопадении», ведь «в Раю Адам и Ева были нагими, и лишь в момент изгнания они получают одежду … символ их вины». Другие ветви христианства, впрочем, по своему обыкновению решили провести то, что в определённых кругах называют ретконом, и убеждены, что дарование одежд первым людям следует понимать, как они любят, аллегорически, как, например, заключение души, прежде существовавшей самостоятельно, в объятия плоти. Септуагинта, однако, не допускает такого толкования: «ризы кожаные», которые отныне носят Адам и Ева в Gen. 3.21, именуются χιτῶνας δερματίνους, и, хотя в наши дни дерматологом называется врач, ведающий человеческой кожей, у греков δέρμα относилась исключительно к шкуре животных, тогда как людская обозначалась словом χρώς: i.e. тут никак не может идти речи о том, что-де Яхве одел души в плоть. Для нас важно, что иудеи ни в какую духовную копию тела, к нему прикреплённую на время существования, не верили, это, собственно, греческий концепт, и имели в виду явно иное: они, обитая в непосредственной близости от прародины цивилизации, именно что выводили своё отношение к символу оной, одежде, и потому протестанты, движение, которое отнюдь не зря называют «реиудаизацией христианства» куда ближе к первоначальной мысли. Усилиями христиан после падения Античности повсюду в Европе было осуществлено культурное возвращение в Азию, утверждено типичное для неё отношение к человеческому телу в виде брезгливого отвращения, иначе говоря, и в этом аспекте тоже была истреблена уникальность, устранено своеобычие; последствия этого мы начали преодолевать только во вт. п. XX в., когда вновь стало можно, наконец, показываться на публике хотя бы немного раздетым. Впрочем, и сейчас не всё слава богу, и в наши дни в интернете ресурсы, которые желают считаться приличными, вынуждены соответствовать англосаксонской, протестантской морали, и бороться с обнажёнкой, заставляя стыдливо закрашивать первичные, да и вторичные тоже половые признаки не то, что на фотографиях, но даже полотнах великих мастеров. Немало можно немало наблюдать рецидива и в обиходе, когда поборники нравов хватаются за сердце при виде обнажённой скульптуры, которой могут приклеить фиговый лист, а то и отпилить соски. И это при том, что в эпоху, неспроста называемую Возрождением, мастера не стеснялись создавать скульптуру, во всём подражавшую античной, в том числе и в полной раздетости. А вот впоследствии этого обнажения стало куда меньше, и правы, выходит, те, кто говорит об азиатской реакции с XVI в. С тех пор статуи стали одевать, и, хуже того, возникла тенденция обращаться так и с прежними творениями, будучи не в силах вынести вида гениталий, подобно тому, как не могли этого христиане Тёмных веков, которые, впрочем, поступали проще, попросту отбивая у статуй причинные места. Одевают скульптуру, например, в Италии, и при визите послов из восточных стран, дабы не смущать их, — да и себя тоже лишний раз напоминанием о том, что когда-то существовала культура, бесконечно превосходившая нынешнюю в плане здоровья нравов, их свободы и обворожительной наготы. #nagota ⬅️⬆️ «Почему древние греки так легко относились к обнажению тела?», 9/9