Где тексты, Левантовски?

Меня завораживает картавость (грассирование и тд). Она как дождь по карнизу. Как градинки по крыше. Будто в печке трещат поленья.

Хочется слушать и слушать, а потом еще попросить сказать вслух «рефрижератор», «раритет», «рэйндж ровер». Но я так скажу только близким друзьям.

Это похоже на цикад, на стрекот сверчков — какой бы ни был месяц, когда слышишь картавость, тут же случается август. Вечер у реки. Керосиновая лампа. Треск поленьев. Деревянное крыльцо. Дождь по крыше.

Р-р-р-р-р-р-р

Бывает, смотришь на незнакомого человека и думаешь: господи, я хочу смотреть на тебя не моргая пока глаза не высохнут. А они непременно высохнут, если не моргать, но моргать и не надо: ни к чему отдавать драгоценные секунды скучной темноте.

То ли дело глядеть не отрываясь, пока глаза не высохнут, будто Аральское море, будто корочка хлеба в кормушке. Хотя нет, лучше так не надо, потому что с высохшими глазами ничего ведь не увидишь больше. Лучше просто смотреть, пока, например, за окном не пойдет снег.

как будто человек о человеке
сложивший крылья
и сомкнувший веки
грустит о дне прошедшем мотылек
покуда предрассветный час далек
усталость дня скребет сусеки окон
и гасит свет и лишь один циклоп
антеннами упершись в млечный кокон
прохладе подставляя жаркий лоб
глядит
окном уставившись во тьму

а там
летит бумажный самолетик
от моего балкона к твоему

Сегодня на прогулке ЯндексМузыка подкинула трек — заиграла балалайка, и я переключил, не захотелось слушать балалайку, только глянул исполнителя: «Бонд с кнопкой».

Потом иду обратно, на мосту подходит девушка, протягивает бумажку. Я беру: похоже на билетик, черно-белое фото Петербурга и надпись от руки: «Ты фонарь в темноте». Это, говорит она, из песни, есть такая группа — «Бонд с кнопкой». Я, говорит, напечатала бумажечек, дарю прохожим.

Оказалось, девушка приехала к сестре, чтобы сходить с ней на концерт, а сама она из Архангельской области, из деревни, там у них рядом лес и заброшенная ферма.

Спросила, что мне больше всего любимо в Питере. Сказал, что проходить по мосту с Петроградки на Васильевский и обратно, будто в другой город внутри города попадаешь. Аааа, сказала девушка, мост как портал!

Достал телефон, сфотать билетик, а она говорит, сфотайте и меня с булкой.

Поулыбались, попрощались. На билетике ничего кроме фото и надписи «Ты фонарь в темноте». Дома повесил его на гирлянду.
Нравится.

Всякий раз, складывая вещи на рентгеновскую ленту в аэропортах и на вокзалах, представляю, что внутри железной коробки сидят маленькие человечки с очень быстрыми руками и шустро-шустро все проверяют. За несколько секунд, пока проходишь через металлоискатель, они успевают открыть сумки, перебрать вещи, сложить обратно и закрыть-застегнуть обратно как было.

Непростая работенка! Я их жалею. Сидят там, сгорбленные, в темноте, целый день шебуршат, перекладывают, и надо ведь еще успеть. Надеюсь, у них есть какая-то врожденная невосприимчивость к излучению. Не хочу думать, что они болеют. Пусть у них все будет ок.

Забирая свои вещи с ленты, я говорю «спасибо», и мое «спасибо» адресовано не людям в форме, а ящику, в котором день и ночь работают маленькие человечки с очень быстрыми руками.

Хочу, чтобы им давали для поездок и полетов лучшие места. Чтобы им было, к кому и куда летать. И наверное еще чтобы они любили сырники и смородинововое варенье тоже.

Смотритель зоопарка,
Увидевший во сне,
Как снегом кормят льва,
И вот у льва ангина,
Кричит в ночной ларек
На Петроградской стороне:
«Дай пиперина мне,
Лимона, анальгина!»

И падает в Неву
В перчатках и пальто,
И едет в Монрепо на ледяных салазках,
И взвешивает там
В коленных чашечках и связках
Все корешки —
Не то, не то, не то!

В пылающую арку запрыгивает зверь,
Идут по проводам осенние гимнасты,
Горят кресты аптек —
Зеленым, белым, красным,
И жизнь стучится в сон,
И дождь сочится в дверь,

Закладывает уши, ноябрьские будни,
И лев стоит в огне, и в окнах невпопад
На 38 градусов
Стреляет пополудни
Из пушек Петропавловки
Больничный листопад.

Я еду в поезде на юг, сейчас ночь, и мы снова остановились. Мы останавливаемся всю дорогу и подолгу стоим. Иногда мимо со сказочной скоростью проносятся другие составы и освистывают такую медлительность.

Не знаю, где мы — в какой-то момент сообщения вроде «Приветствуем вас в Липецкой области» перестали приходить. Может, закончились области.

Все может быть. Может быть, люди в плацкарте похожи на пчел в улее: облепив собой полки и стенки, мы работаем — что-то жуем, читаем (у меня Рэйчел Каск) или вот, например, спим, это тоже работа, ведь чтобы уснуть в поезде, нужно хорошо постараться.

А может быть, когда поезд останавливается, машинист выходит и шагает вдоль вагонов, гладит их, похлопывает. Ну ты чего, спрашивает, что не так? Что тебе не нравится? Ну? Хороший, хороооший. Давай, не ругайся, ладно?

Машинист замечает какую-то живность в кустах, замирает и шипит: стоять! Повторная проверка документов!
Живность убегает. Поезд смеется.
Давай, говорит ему машинист, я сейчас сяду обратно, и мы поедем, хорошо?
И мы едем.

Цикады размножаются
раз в семнадцать лет.
Бывает, что раз
из этих семнадцати раз
они выползают
на желтый кухонный свет,
на синий кухонный газ:

в прямоугольных горшочках коричневый лук,
и над коричневым луком
зеленый блеск,
розовый серп человеческих рук,
острый нож, деревянный треск.

Девочка делает мальчику
сельдь под шубой,
мальчик ей помогает,
протирает очки,
девочка трет свеклу.
Над свеклой бесшумной
реснично соломятся,
луковятся зрачки.

В воздухе что-то стрекочет,
но что такое?
В центре-то города
раз-то в семнадцать лет.
Он говорит:
«У вас замыкает свет».
Она говорит:
«Отклеиваются обои».

​​«Валерий Меладзе и все-все-все»!

В рамках непостоянной рубрики — старая заметка о песне «Я не могу без тебя». В строчках «Вниз по небесной лестнице, обернувшись облаком, опускался бог» мне слышится отсылка к мифологии — истории про Юпитера и Ио.
⠀
Однажды Юпитер (он же Зевс) втихаря от жены Юноны (она же Гера и его сестра) отправился к очередной земной зазнобе — Ио. А для конспирации укрыл место свидания облаком и сам в него превратился. Но божественные локаторы все равно сработали: сестра (она же жена) горячо и бешено ринулась к любовникам, и все, что Зевс успел — это быстро превратить Ио в корову.
⠀
Дальше там опять как у Меладзе: «видишь, куда ни беги...». Корова намаялась, мама не горюй, Гера не могла без Зевса, Зевс не мог без Ио, корова не могла всегда оставаться коровой и прятаться, в конце концов она сделалась обратно человеком и еще сына успела родить. В общем, деревце от холода еле уберег.
⠀
А на картине Антонио да Корреджо «Юпитер и Ио» (1532 г.) — как раз тот самый момент обращения бога в облако. И Зевсовой лапкой — ать!

Снег как музыка Таривердиева
Начинается издалека.
Разгляди его, переведи его
С букв зимнего языка:

Все, что кружится
в белом наречии
Между воздуха, между строк,
Ляжет тихой ладонью на плечи и
Поцелует тебя в висок.

И когда зима на дворе длинна,
И темно уже будет в пять,
Эта музыка долго и медленно
Будет радовать и сиять

Разноцветной
гирляндой елочной.
И морозным январским днем
Обнаружится летней, пленочной
Фотографией — нас вдвоем.

В одном поселке жили два художника. Там все всех знают, но они не знали друг друга.

Первый лепил скульптуры Григориев-Аполлонов. Мускулатура, повороты головы как у статуи в музее. Точь-в-точь боги из книги Н.А. Куна, но с деталью: на ногах у них у всех были валенки, иногда на голове шапка-ушанка, и из-под нее виноградные кудри. Получалось, что статуя одновременно и Григорий, и Аполлон.

А второй писал на холстах муравьев-апостолов: смиренных, блестящих, лапки у них смыкались в ладошки, показывая молитву, или делали указующий жест. На муравьях были одежды, как будто простыни, и усики к небу, и глаза — как чайное ситечко.

Однажды первый художник пришел ко второму в гости. Это его жена ему сказала, куда идти — дескать, там тебе и место. Взял с собой маленького Григория-Аполлона, миниатюру из хлебного мякиша — вдруг нужно будет показать свою работу.

Чуть не упал в обморок, увидев муравьев-апостолов, а поглядев, как муравьи изящны, растерялся и сказал, что пойдет принесет дров. А еще второй сказал, что его жена это не понимала, объясняла, что муравьи не могут быть апостолами, и что у апостолов не могут быть кислые попки. А первый сказал тогда, что его жена тоже ругалась. Мол, мужики не должны лепить мужиков, и вообще ты юродивый.

Вот он вышел, первый, на крыльцо, и ветер ему резанул в глаза, и вдруг захотелось плакать, и вкусно пахло силосом от соседей. Сжал ладонь и случайно отломил голову у хлебного Григория-Аполлона.

А второй тогда тоже вышел и сказал: «Переезжай жить ко мне».

Солнечный зайчик
Смеётся во сне:

«Как это странно —
Лежать на стене.
Как это странно —
Носить с собой ранец,
А в ранце — протуберанец».

Снится
Промокший солнечный волк,
Капли на шляпках лисичек.
Зайчик не прыгает на потолок,
Зайчик смеётся и знает:
Всё ок.

Осень — сухая, как коробок
Череповецких спичек.

​​Однажды мне написала актриса Равшана Куркова — с предложением сделать песню на мои стихи. Я не поверил, что так бывает, но потом мы созвонились, поговорили, случилась первая покупка прав на стихотворение, и еще чуть позже — слова, которые я как-то раз случайно записал в заметки, летя из Москвы в Бишкек, стали и вправду песней, с небольшим оркестром. И клипом, которым, как недавно сказали друзья, стоило здесь поделиться до нынешней ситуации с YouTube, но пусть будет отрывок)

Вот здесь целиком.

Текст 2017 года, будто из позапрошлой жизни, и тем не менее:

Иней на обшивке самолета,
Снег, обрисовавший провода.
Большинством процентов мы — забота,
Лишь потом какая-то вода.

Люди дарят людям кабачки
Не затем, что их полно на даче,
А затем, что дарят как значки
Дружбы, лета, солнца и удачи.

Кабачки — они не для того,
Чтобы их использовать на кухне
Это маячок и волшебство,
Огонек, который не потухнет,

Не померкнет, не погаснет и
Не пройдет,
как вдруг проходит лето,
Он напомнит, что прекрасен ты
И прекрасны те, кто дарит это,

Собранное с грядок,
в дни, когда
Звезды любят
в крыши барабанить.

На салат, на осень, навсегда —
Люди дарят кабачки на память.

Смотри, уплыл наш -ход
который паро-

Остался только -зонт
который гори-

Снимает лето -фан
который сара-

И мерзнет голышом
в холодном море.

За дворницкою -чкой
которой кисто-

Несется поздний -пад
который звездо-

Несется ранний -пад
который листо-

И утром пахнет дымом
у подъезда.

Храни в кармане -лёк
который уго-

За пазухою -лёк
который фити-

А сарафан уже уплыл до юга,
И лето машет с пирса —
не ловите!

Только что подписал договор с издательством.

Мой дебютный роман «Невидимый Саратов» выйдет зимой в «Редакции Елены Шубиной».

Спасибо всем, кто!

Бывшая жена — не только мой лучший друг, но и лучший Shazam. Мы бы Валдиса Пельша разорили на его угадайке! Вот, например, звоню однажды:
— Слушай, срочно, умираю-не-могу, что за песня? Там такое «най, наранара найна, найна-най». Как называется, кто поет?

И ведь правда умираю-не-могу, вынь-да-положь, засело. Тут же ответ:
— А, это Дженнифер Лопес. Название ща найду.

Чудеса эквилибристики.
При том, что мой напев максимально был невнятным и нескладным. Как говорить во сне, только напевать мотив. А еще таким же образом была угадана мелодия из «Начала» с Чуриковой.

Должно быть, действительно, любовь долготерпит, милосердствует и никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

В том числе и знание про «най, наранара найна, найна-най».

Будто детской памятью из сна
Бусы языком перебирая,
Жимолостью чешется десна
(Дырка, пломба, первая, вторая).

На ладошке млечный кубик-рубик,
Венка на височечке твоя,
В толстых пальцах
Белый тонкий зубик.
Гладкий зубик, острые края.

Это сын протягивает руку —
Выпал зуб
(Как будто выпал снег) —

Познаёт столетнюю разлуку
Мой десятилетний человек.

На этой неделе пишу дома в соавторстве. У меня получается 2-3 страницы за день, а у Альмы — 15-20.

Спрашиваю: собака барабака, как мне тоже писать по 15-20 страниц в день?

А она говорит: вот так вот рас рас, и готово! Рас рас, и готово!

От Гренландии откололось
7 километров льда.
Представляете, льда.
Не какой-нибудь чепухи.
Дорогая Гренландия,
виденная никогда,
я подую тебе где болит,
приложу стихи.

Не вернет это берегу
синего ледника,
ничего не решит
и в дальнейшей твоей судьбе.
У меня откололся однажды
кусок клыка.
Если б знал, где искать,
то отдал бы его тебе.

Отломилась однажды
резинка с карандаша.
Оторвались с резинки
варежки, обе две.
Отвалилась стена
одеяльного шалаша.
Открутился винтик с очков,
не нашел в траве.

Все принес бы тебе
на берег как оберег.
Чтоб вернулась к земле
и намерзла опять вода.
Одного б не принес:
отколется человек —
Не подушка, не варежки.
7 километров льда.