В последние дни проката успела попасть на Анору — и абсолютно, безапелляционно влюбилась. Сначала изумлялась его откровенности, с середины фильма без остановки хохотала вместе со всем залом, а в последней трети так растрогалась, что трижды заплакала за сорок минут. Очень редко, но случаются просмотры, которые будто бы делают тебя лучше. С Анорой — так. Она источает такую откровенную доброту, такой силы нежность, таких масштабов принятие, что выходишь из зала с надеждой когда-нибудь научиться смотреть на людей, как Шон Бейкер. Это режиссер, известный в не самых широких кругах фильмами об эмигрантах и секс-работницах, у которых вечно проблемы с деньгами, а в анамнезе есть зависимости и по-настоящему стремные биографические детали. Из них состоит его смешная, карнавальная, пестрая Америка, взгляд на которую каким-то чудом совершенно лишен ожидаемой при таких вводных экзотизации — осуждения, снисхождения, высокомерной жалости и снобизма. Пожалуй, так происходит, потому что Бейкер очень чуток к людям, которых снимает, — действительно разделяет с ними процесс производства и ответственность за созданные образы, дает возможность импровизировать, демонстрировать себя. И еще потому, что Бейкер — этик, а не социолог; мыслит людей индивидуально, а не через принадлежность к какой-либо группе. Кем бы ты ни был, в конечном счете важны лишь твои поступки — мудак ты по отношению к другим или нет (разве что классовые антипатии у него все же прочитываются, но лично мне он от этого только ближе). Я и раньше любила Бейкера, но до Аноры могла только догадываться, насколько его основанный на личном и профессиональном доверии метод в самом деле работает — точно я об этом знать не могла, поскольку почти не видела бейкеровских актеров за пределами его фильмов. Но наблюдая в Аноре за Юрой Борисовым, Марком Эдельштейном, Алексеем Серебряковым, Дарьей Екмасовой, я увидела, как расцветают на экране родные мне люди, которых я по-настоящему чувствую, и уверилась в том, насколько внимателен Бейкер к их естественной фактуре, харизме, темпераменту, интонации — как чутко и понимающе с ними обходится. Есть подозрение, что нечто похожее могли бы сказать и армянские зрители: тут мне судить сложнее, потому что язык я не знаю, но все реплики Карена Карагуляна хочется соединить в отдельный трек и слушать на повторе. Ну и главная Майки Мэдисон — это блеск. Не зря ее в свое время приметил Тарантино. Но Юра Борисов — наше всё. Считается, что самая сильная харизма непременно должна быть у антигероя, что отрицательные персонажи всегда привлекательнее. Но Юра для меня силен именно как герой — человек, аккумулирующий черты характера, которыми мне самой хотелось бы обладать, которые я хочу видеть в своих родных и друзьях, в соседях и коллегах, в каждом прохожем. Его молчаливая партия входит в фильм постепенно и очень тонко: первый тридцать минут ждёшь, когда он появится, как вольется в этот шумный ансамбль, опасаешься, кого сыграет — неужели шаблонного лысого гопника? мафиози? И вот, постепенно, на экране кристаллизуется парень с золотым сердцем и сильным характером, в противовес всем нарочито молчаливый — большую часть фильма проживающий где-то на втором плане свою собственную линию во всей этой яркой и броской композиции и вступающий с веским словом, лишь когда голоса остальных затихают. Я также счастлива была посмотреть Анору как российская зрительница. Чувствовать сложную смесь из гордости за наших прекрасных актёров, которых так приветствовали в Канне, за то, каким был увиден и показан в международном контексте Борисов; радости оттого, что у них получилось влиться в этот многоголосый и многонациональный ансамбль талантливых людей, никак не пренебрегая своей идентичностью; горечи, потому что эти естественные вещи кажутся по нынешним временам почти чудом. И снова радости — поскольку чудо это, выходит, возможно.