Как гуманитарий с большим стажем, испытываю особенную тягу к исследованиям в жанре
*ться до слова. Так что с увлечением прочитала огромный
текст Артема Хлебникова о генеалогии расхожего выражения
папино кино. Оказывается, оно постепенно перекочевало в кинопублицистику из политического дискурса об Алжирской войне, а вовсе не родилось в статьях молодых авторов
Cahier 1950-х годов. Почитайте, как раскручивается клубок, — получился настоящий киноведческий тру крайм.
Можно спросить: должен ли этот факт поменять что-то в наших современных речевых практиках? В этом случае, пожалуй, нет (недаром в заголовке говорится все-таки о
неточности, а не об
ошибке). Но такой текст хочется рекомендовать как пример мышления, настаивающего на необходимости вдумчиво относиться к языку, периодически подвергать его ревизии и вообще задавать вопросы привычной нам речи. В общем, иногда все-таки стоит поспорить о словах.
Текст Артема еще отлично срезонировал с недавним
Аниным рилсом о профанированном понятии
артхаус (тоже не уставала напоминать студентам, что это не какой-то особый тип кинематографа, а именование кинотеатров, где в свое время в США показывали самое разное нестудийное кино, чаще всего — экспортное) и моим повторяющимся занудным разгоном о неприятии термина
массовое кино*, которым я замучила уже не одну компанию друзей.
*Если это прямая и конкретная отсылка к, на мой взгляд, несколько устаревшим в своем алармизме дискуссиям о массовой культуре и восстании масс из первой половины ХХ века, то ладно, бог вам судья. Но если всего лишь констатация востребованности со стороны зрителей, то звучит противоречиво, потому что
массовым кино в обиходе чаще всего называют то, что привлекает как раз не гомогенную (т.е. не массовую), а принципиально разнообразную,
гетерогенную аудиторию. И называть ее
массой — не только некорректно, но еще и как-то по-снобски, хотя часто ничего подобного человек вроде и не имел в виду.