Историк философии Кирилл Забелин (@rusfantoms) специально для «Консерватора»: По поводу чёрного снега, или Об одном великом соблазне цивилизации Мир переживает острейший дефицит ядерной безопасности со времён Карибского кризиса. Однако наряду с очевидными угрозами текущего положения существуют и скрытые. Угрозы духовно-экзистенциального порядка. И речь не о пресловутом банкротстве европейского гуманизма. Вступив в постсекулярный «атомный век», мы упустили из виду одну перестановку в «неоязыческом пантеоне»: новым великим идолом (и одновременно жупелом) для массового сознания стало ядерное оружие. Не зря гремел «Оппенгеймер», забрав семь «Оскаров» и приз за лучший фильм. В чём суть этой метаморфозы? Атомная бомба и ядерное оружие в целом, безусловно, опасны и сами по себе. Тем паче что карманы каждой из сторон до отказа набиты данными агрегатами. Но оружие это, как и вся порождающая и обслуживающая его машинерия, несёт в себе и другую угрозу. А именно — опознаётся в качестве главной силы, претендующей на роль палача человечества. Через это опознание в нашем взбудораженном сознании совершается некая фиксация и подмена: если атомная бомба не рванёт, то мы гарантированно продолжим быть. Так хитрое устройство одним своим существованием затмевает роль экзистенциального усилия, замыкая нас на пассивно-материальное отношение к собственному бытию, центрируя внимание исключительно на недопущении некоего «последнего взрыва». Такая установка опасно заземляет сознание, зацикливая его на вопросе материального самосохранения, в то время как для подлинной жизни в духе необходимо беспокойство иного, не ре-активного порядка: концентрация на про-активном, смелом усилии быть и мыслить — «не мыслю, следовательно, не существую» — в противовес банальному избеганию не-бытия. Тем самым создание атомной бомбы, вызревшей в матрице материально-технической цивилизации, есть всегда уже как бы и её взрыв. Взрыв, происходящий в тонких слоях ноосферы, в самом сознании. Вопрос же реального её использования — во всех смыслах технический. И по большому счёту вторичный. Эта мысль становится более ясной и вещественной, если поместить её в контекст эсхатологии Вл. Соловьёва. В «Трёх разговорах» философ предупреждает: на пути прогресса человечеству предстоит столкнуться с великим соблазном в виде поддельного блага и фальшивой красоты. Вместе они могут отвлечь внимание людей от подлинной задачи преображения материальной действительности: от её одухотворения и победы над смертью. Однако если так, то и с великим фальшивым злом (анти-благом) и поддельным уродством (анти-красотой) на пути прогресса столкнуться равно немудрено. Так же как и с великим ложным страхом. В самом деле, почему человечество может обмануться в добром, но не может — в злом? Приняв за величайшее зло некое поддельное зло? В роли такого жупела, очевидно, выступает атомная бомба: как декларируется — воплощённое мировое зло, способное повергнуть нас в мировое уродство… Перспектива такой гибели, перманентно нависая над нами, вытесняет страх в его духовном измерении — страх «не родиться свыше». На место самого страшного зла — духовной смерти при жизни — заступает суррогат, страх банальной физической смерти (которая ведь не более чем вопрос времени и места). Через это и происходит подмена великого зла. И забвение задачи человека по Вл. Соловьёву —  «одухотворения материи», преодоления ветхости бытия. Вместо неё в качестве базовой установки воцаряется задача простого сохранения материи, примитивного поддержания гомеостаза. Этот посыл торпедировал ещё Ницше, критикуя «приспособительный» эволюционизм Дарвина и утверждая развитие не через самосохранение, но через самопреодоление. Остаётся только заметить, что два очерченных вектора — на самосохранение материи vs на «одухотворение материи» — принципиально разного порядка. Первый натуралистичен, второй — теоантропологичен. И сама конституция существ, ими ориентированных, будет разниться. Богочеловеческое здесь сталкивается со зверочеловеческим. И исход столкновения отнюдь не предрешён. Подписывайтесь на канал «Консерватор»