Книжное Бессознательное | Анна Лужбина

А вот так, с богатой мимикой и в алом пиджачке начался мой 2025: на «Культуре», с Сергеем Шаргуновым для «Открытой книги». Когда выйдет — не знаю (набью себе такую татуировку).

С учетом того, что в это время года я привыкла есть салаты и не выходить из дома — особенно интересно пофантазировать, что же теперь будет дальше.

А в Москве сегодня розовый дым.

Еще ездили в Сандармох и на Беломорканал. Удивительно, но расстрельные ямы в окружении молодых сосен и памятник «Не убивайте друг друга, люди» не ударили по мне так же разрушительно, как Беломорканал и его сердце Повенец. Та точка, в которой Беломорканал входит в Онегу — одно из самых давящих мест, где я когда-либо была. Будто что-то непосильно тяжелое положили на плечи и надо с этим как-то удержать равновесие, чтобы не рухнуть в ледяную воду, потому что если рухнешь — не выплывешь. При этом, как это часто бывает, в окружении щемяще прекрасной природы, в сухом и солнечном карельском ноябре.

Может быть, так для чувствительных людей ощущается разница: в Сандармохе смерть тысяч, но относительно быстрая, а здесь — человеческое страдание, когда оно тянется, тянется и тянется месяцами, уходя в землю куда глубже, чем можно закопать тело. И в Сандармохе как будто наступило уже горевание, пусть и заряженное, искрящееся, злое, а в Повенце — все замерло и замерзло, а потому не живо, не мертво, не понято.

При этом в Повенец мы ездили с гидом, и я читала отзывы на поездки с ним. Один из последних отзывов повторяет многие другие: удивленные слова о том, что Беломорканал — это не только папиросы, а такие вот ужасы и смерти, и рабство, и невыносимые условия, и много чего еще. И я удивилась в очередной раз, в каких разных мирах мы все живем (и будем жить), потому что для меня Беломорканал — это одно: насилие государственной машины над живым человеком. И все прочие ассоциации на этом фоне блекнут и теряют какую-либо значимость.

Но все-таки на тему папирос. Беломорканал — сокращенно БК. БэКа. «Дай мне бэка» — звучит как «дай мне быка». И если бык — целая папироса, то ее половинка становится бычком. Вот он откуда, бычок.

А сам канал сейчас почти не используется.

Боже, храни полярников людей, которые готовы отвезти безумного автора к тем топям, о которых он пишет: в ноябре, по несуществующим дорогам и с полным доверием авторской чуйке.

Такое время: слов нет, одни фотографии.

Впервые за все время в субботу на Поварских чтениях вспомнила историю прототипа Егорыча из «Зимовки». Я росла рядом с тем самым парком Кусково, на территории которого в том числе был стадион «Фрезер». На стадионе всегда было много детей, и мы тоже ходили гулять туда почти каждый день. Сейчас там всё красивое и сверкающее, а вот в 90-е на стадионе было лысое футбольное поле, одни старинные ворота, ржавые разрушенные трибуны, очень скрипучая калитка без забора и площадка для игры в городки. Ну еще много интересных вещей, на самом-то деле, которых сейчас там нет: огромный почти пустой сундук, решетка, отделяющая лес (за которой, конечно, жили маньяки и цыгане), необъяснимая изба, куда никто из нас никогда не заходил, несколько советских турников и лестниц с камнями под ними, чтобы если упасть, то вспоминать всю жизнь, отличные деревья, изгибы которых я тоже помню до сих пор… Все это разнообразие удивительного хлама охранял Егорыч и ночевал он, вероятно, в той самой избе.

И Егорыч был примечателен тем, что всегда охранял, всегда орал и всегда был очень пьян. Еще у него не было зубов, кажется, ни одного. В целом, он был похож на Кащея, худой и с холмистым носом. Мы его с одной стороны боялись, но с другой — вроде бы и нет, потому что орал он всегда, пьян был всегда, но плохого ничего не делал. Еще у него была метла и огромные сапоги, поэтому, когда я перечитываю мое самое любимое стихотворение Хармса «Постоянство веселья и грязи» (которое о мистическом, надличностном опыте, конечно же), то тоже представляю Егорыча.

Почему же Егорыч в рассказе «Зимовка» — один из самых любимых моих героев? Потому что однажды в парк мы пошли зимой за несколько часов до Нового года. Мы хотели взрывать петарды, ну или еще что-то такое сделать, так вот на половине пути, на центральной аллее, мы встретили одинокого Егорыча, сидящего на пеньке в сугробе. И именно тогда он показался мне другим: добрым, разговорчивым и очень, очень, очень одиноким, потому что очевидно было, что в зимнем лесу он проведет всю новогоднюю ночь в компании бутылки дешевой водки. Удивительно, что после смерти Егорыча через несколько лет (увы, говорили, что он так и уснул в одном из сугробов) стадион «Фрезер» никто и никогда больше не охранял.

А вообще в субботу было вот что, я редко когда делюсь не анонсами, а рассказом о том, что уже прошло, но АСПИР нафотографировал так, что мне нравятся вообще все снимки! Пусть у каждого из нас всегда будет такое сообщество, где много любви и где можно позволить себе быть открытым.

Спасибо Гаянэ Степанян 🤍