Послушаешь пластинку, почитаешь книжку, покормишь кошек, глядишь – и день подходит к концу.
Теперь все это лишь шелестящий обрывок тех летних дней. Такой вот шелест я слышу всякий раз, когда чувствую приближение разлуки.
Подножье хребта заливало волшебное белое свечение, оно окутывало мои шаги; свет лился не с неба, а исходил из земли, обещая земное, а не небесное счастье. Я стою у канатной дороги, оглядываю окрестности, всей душой ощущая благодать, которая сегодня снизошла на землю. Вчера все здесь было совсем иначе.
Суета городской жизни убивает в людях память о родных местах.
Открыв двери и выйдя на залитый солнцем двор, он невольно сделал глубокий вдох, чтобы избавиться от надоевшего спертого воздуха, и лишь острее ощутил, как дышалось свежо, тогда на реке.
Предчувствие, охватившее меня, удалось, наконец, выразить словами: во мне зародилось и крепло убеждение, что мне суждено стать счастливой и я уже ею стала. Где-то в этих местах я создала свой очаг и коротаю свой век с семьей. Все вокруг настойчиво внушало мне это. И именно нелепость такой мысли делала её для меня реальной. А и в самом деле: разве когда-нибудь рациональное было до конца истинным? Истина, мне кажется, как раз обитает в складках алогичного и неясного.
В моем саду сольются в один хор звуки тех каменных плит и деревьев этого сада. Все, что было близко умершим, объединится в моем саду и станет мне утешением…
В малом – большое, в скорби – надежда, в простом – утонченное…
Но для чего Бог создал человека, чтобы он сам не мог видеть своего лица? А вот стрекозы и богомолы, должно быть, видят. Лицо человеку необходимо, чтобы его видели другие? Что-то вроде побуждения к любви…
Современная японская новелла: Сборник, 1985 год.
Такахаси Хироаки, зимние пейзажи.