Итак, творчество Ерофеева неотделимо от его жизни и всесильно, потому что верно. А повседневную жизнь отдельного гражданина, пусть и не вставшего на воинский учёт, логично рассматривать без отрыва от повседневной жизни страны, на территории которой он харчевался. Что же происходило тогда за окном? Сталинизм Хрущев низложил, а воскресить коммунистический задор 20-х не вышло. За ветшающими советскими идеями образовалась пыльная пустота, в которой над ними похихикивали пока невидимые, но всё более громкие голоса. Озвучивать личное мнение стало безопаснее, стабильность государства была ещё устойчива, а полки в магазинах пока что полны. Надвигающийся застой ознаменовал становление эпохи поисков надобыденности, реализуемых прежде всего в форме ухода и продлившихся вплоть до распада СССР. Как водится, в искания духовныя пустилась прежде всего интеллигенция. Одни заполняли дыру размером с Бога собственно, Богом или национальными идеями, другие избирали свои особые пути. Пелевин описал этих людей в образе Андрея Гиреева: «Тот в своей диковатой одежде казался последним осколком погибшей вселенной – не советской, потому что в ней не было бродячих тибетских астрологов, а какой-то другой, существовавшей параллельно советскому миру и даже вопреки ему, но пропавшей вместе с ним. И ее было жалко, потому что многое, что когда-то нравилось Татарскому и трогало его душу, приходило из этой параллельной вселенной, с которой, как все были уверены, ничего никогда не может случиться. А произошло с ней примерно то же самое, что и с советской вечностью, и так же незаметно». Если способом совладания был однозначно выбран уход из зоопарка, то расходящиеся тропки этого ухода петляли самым непредсказуемым образом. Мамлеев ещё в 1966 году официально нырнул в мрачную метафизику, а Ерофеев спустя пару лет с не меньшим энтузиазмом официально нырнул в стакан. Тем самым, обозначив один из Путей, у которого нашлось немало адептов. Такова была его «потусторонняя точка зрения». Грибы и водка кончились опять Астрал бледнеет и, паскуда, тает. Мы вновь осознаем нетленною душой, Что до утра обычно не хватает. Владислав Лебедько в своей книге почему-то не упомянул Ерофеева, хотя очевидно, что Венедикт Васильевич был одним из первых алкогольных саньясинов. Зато автор хроник о хрониках написал о самом водочном mindfulness: «Но вот что интересно, так это наличие почти везде и всегда непременного атрибута: без водки дело просто не шло. Водка была абсолютным, ключевым Продуктом, который способствовал Просветлению безусловно. Пить считалось чуть ли не обязательным, - водка была важнейшим объектом медитации и для медитации в Российской Саньясе и, похоже, долго таковым и останется. Бед от этого и трагедий было много, - чаще всего искатели благополучно спивались. А то и совершали, напившись, поступки, после которых обрести прежний смысл оказывалось едва ли возможным». Вот и алкоголизм Ерофеева был своего рода культом. Хотя сам он раскритиковал бы такие рассуждения и традиционно прервал душный разговор любимой цитатой из Блока: «Пей, да помалкивай!». Вспоминает Ольга Седакова: «Чувствовалось, что этот образ жизни — не тривиальное пьянство, а какая-то служба. Служба Кабаку? Мучения и труда в ней было несравненно больше, чем удовольствия. О таких присущих этому занятию удовольствиях, как развеяться, забыться, упростить общение — не говоря уже об удовольствии от вкуса алкогольного напитка (тому, кто хвалил вкус вина, Веня говорил: «Фу, пошляк!»), — в этом случае и речи не шло. Я вообще не встречала более яростного врага любого общеизвестного удовольствия, чем Веничка. Получать удовольствие, искать удовольствий — гаже вещи для него, наверное. не было. Должно быть плохо, «все должно идти медленно и неправильно, чтобы не загордился человек».  В сутрах Баудхаяны саньясину предписывается обет щедрости: делись с другими, а что останется - съешь, как лекарство. Так Веничка и поступал: «Я отдаю себя вам без остатка. (Потому что остаток только что допил, ха-ха!)».  назад                                     #сложныевещества #afterkunst @paragnomen