Хроники российского Саньясина Наш современник, не так давно почивший писатель Дмитрий Горчев, как-то возмутился: «Ну вот взять писателя Сорокина. Он пишет всё время про говно, но дома у него вряд ли стоят везде тарелочки с этим самым говном. Скорее наоборот — писатель Сорокин наверняка ходит по дому в вишнёвом бархатном халате, курит сигары из деревянного футляра и увлажняет свою бородку не говном вовсе, а дорогостоящей какой-нибудь буржуазной притиркой. Вот если бы зрителю было наверняка известно, что писатель Сорокин поперхнулся ложкой жидкого говна и умер, он бы относился к нему совсем по-другому, а так — дрянь а не Сорокин, наёбка одна и пиздёж». Горчев был конструктивен в обличении ненастоящести –не только критиковал, но и предлагал: «Читатель (зритель) любит заглянуть на последнюю страницу и узнать, что автор совершенно честно повесился, застрелился или скакал голым по своей клетке. То есть, всё что он написал, нарисовал, спел — всё это была чистая правда. Читателю приятно знать, что Гоголь сошёл с ума, а Лев Толстой умер на безвестном полустанке, что Веня Ерофеев честно помер от рака горла, а Олег Григорьев — от цирроза печени. Настоящий артист обязан умереть на сцене, певец должен дать последнего петуха и рухнуть в зал, Цой должен умереть молодым, а Кобейн — сдохнуть от передоза, тогда все по-правде, по-настоящему. Потому что так правильно». Венедикт Ерофеев, неравнодушный к спиртному писатель эпохи застоя, неслучайно упомянут в этой плеяде Дмитрием Горчевым, неравнодушным к спиртному писателем эпохи нулевых. Дионисийский бродяга умело умудрялся избегать таких столпов цивилизации, как определенное место жительства, прописка и воинский учёт. Из университетов, общаг, работ и других мест скопления приличных граждан странствующий денди регулярно изгонялся - в основном, по одной и той же причине. «Отец Венички был алкоголиком, брат. В юности он не прикасался к спиртному. Все случилось вдруг ... Поступив в МГУ, в Москве, бредя по какой-то улице, он увидел в витрине водку. Зашел, купил четвертинку и пачку «Беломора». Выпил, закурил – и больше, как он говорил, этого не кончал. Наверное, врачи могут это описать как мгновенный алкоголизм» – вспоминает Ольга Седакова. Ерофеев был не дурак выпить с юности, да и компания у него была та ещё. С устойчивостью ЦНС и организма в целом к хронической интоксикации ему необычайно повезло: даже классическая алкогольная деградация не развилась. Это, кстати, воодушевляет отдельных несознательных граждан не меньше, чем берроузовский морфинизм. Однако, наиболее вероятно, что данные граждане не обладают столь редким даром природы – причем речь даже не о литературном даре. При таких объёмах употребления они покатятся по стандартному аддиктивному откосу, в процессе скатывания не только не написав чего-то приличного, но и вовсе разучившись писать и читать. Дело это, впрочем, хозяйское – а мы вернёмся к двухметровому голубоглазому блондину с мягким баритоном, сердце которого было всецело отдано бухлу, но избежало алкогольной кардиомиопатии. Творчество Ерофеева в горчевском смысле настоящее прежде всего в силу неотделимости от повседневной жизни автора. Однако, совпадение здесь неполное. Высокопарный многоречивый Веничка не был точной копией молчаливо - насмешливого Венедикта Васильевича, предпочитавшего лишним словам хмыканье, жесты и выразительные паузы. Поклонники, впрочем, Веничку от Венедикта Васильевича отличали не всегда: «Он уже от людей, как от надоедливых мух отмахивался, просто очевидно было, что он устал, а еще многим казалось, что, говоря с ним, нужно обязательно громко материться и обязательно предлагать выпить» ... «Я помню, был литинститутский вечер Ерофеева, и Игорь Меламед торжественно шел по проходу со стаканом… А Веня на него с такой ненавистью смотрел… Как я понимаю, сам по себе акт выпивания для Венечки был делом глубоко интимным, примерно, как пописать сходить. Со сцены же странно было бы писать, да? Это уже было бы какое-то нарушение порядка интимности». - писал очевидец этого срама, поэт Виктор Куллэ. вперед #afterkunst #сложныевещества @paragnomen