Отрывочность этого стихотворения делает его похожим на вспышку-воспоминание, которое ещё не до конца осмысленно, и в то же время приравнивает говорящую к чему-то механическому, нечеловеческому. Будущее здесь появляется не лицом андроида, а изгибами его тела: "будущее приходило ко мне буграми / и впадины были снами / соединявшими эти бугры". Эти строчки, эротические и чувственные, резко контрастируют с первой строчкой стихотворения и последующими. Сквозь технотронное, синтетическое на секунду прорывается человеческое, неподдельное и резко обрывается: "мне не было так никогда". Как будто очнувшись, героиня пытается вернуться к рациональности и сухому описанию. Вопрос в конце стихотворения повисает, и уже нет уверенности, кто был человеком, а кто андроидом. "Она выглядела как женщина, но не являлась ею" - была ли "она" имитацией или чем-то большим?
Это стихотворение представляется мне закольцованным: вибрация в начале стихотворения стихает к середине и снова появляется в виде дрожи в конце. Первая часть текста при этом выглядит очень динамичной: субъекты находятся в движении и после некоторого действия все пространство стиха выходит/выбрасывается на первый план - "и вся ее конструкция вышла на план нашего мира". Происходит некий срыв, динамичность здесь достигает кульминации, и порядок сменяет полный хаос: мы наблюдаем постоянные метаморфозы, как будто нет уже ни времени, ни фиксированного пространства, одно измерение перетекает в другое. Как будто нейросеть пытается сконструировать пейзаж, но постоянно теряется из-за меняющихся вводных данных: вибрация обретает форму в виде кончиков хвостов и совсем останавливается, обращаясь в застывший клей. На этом моменте наступает спокойствие. "Прочёсанный полдень" распускает или даже выпячивает свои иглы-волосы, и достигнув максимума, их рост замедляется. Структура стихотворения при этом повторяет динамику происходящего: длинные строки в начале, а в середине, в кульминации действия, короткие строки чередуются с длинными и строками средней длины, создавая хаос. Короткие строчки в конце заставляют делать паузы, чтение автоматически замедляется, становится рваным. Пространство и время снова собираются вместе и встают на свои места, но субъекты уже не двигаются, а сидят и "чинят происходящее". Выплеснувшаяся вибрация мира снова запечатана, от нее остается только дрожь, а полдень, умерев, снова обрастает тонкими волосками.