Парвати не стала исключением. Кареглазая уже более года живет во Франции, где учится в одном из самых известных университетов страны. Решение уехать пришло стремительно, но дива ни о чем не жалела. В свои двадцать два года она успела попробовать себя во многих сферах, выучить новый язык и поработать официанткой. Находясь в сердце Франции, увлечённый живописью и обучением на стилиста, пришло осознание, что это идеальное место. Здесь чувствуешь себя по-настоящему как дома. Упорядочив все необходимое и, наконец, принявшись за свое любимое занятие, девушка погрузилась в мир, известный только ей. Каждое воскресное утро девушка приходила, погружалась в творчество и наслаждалась тихим уединением, наполненным умиротворением. Холст, озарённый новым прикосновением кисти, постепенно преображался. На нём оживали свежие оттенки, и уже намечался очертания Эйфелевой башни. На её лице светилась мягкая, почти детская улыбка, в которой гармонично сочетались полная сосредоточенность и лёгкость. Она словно погружалась в другую реальность, совершенно забыв о мире вокруг. Только болезненно знакомый голос, произносящий слова с присущей ему надменностью, вывел её из состояния транса и привлёк к себе желаемое внимание.
— Эйфелева башня? Это довольно банально, не находишь? — голос прозвучал, как гром среди ясного неба, слова были резкими, лишенными всякой нежности.
Над Вэтти появился женский силуэт — тот самый, что неизменно сопровождал её в последние месяцы. Это была дева с глазами цвета холодных льдинок, на голову выше Патил, которая нередко вмешивалась в её уединение. Она появлялась с такой грацией, словно была воплощением кошки, оставляя колкие замечания и самодовольно ухмыляясь. Глядя прямо в глаза, она не прерывала зрительного контакта, будто стремилась заглянуть в самую душу. Ее звали Дафной, и ей было двадцать четыре года, но более известно не было.
— Ты сегодня задержалась, и я уже начала думать, что ты совсем не появишься, — заметила художница, не отрываясь от своего занятия и повторяя ее интонацию.
— Как видишь, я пришла. Кому-то же нужно честно критиковать твои каракули, — с легкой усмешкой произнесла голубоглазая, в глубине души понимая, что ее ждали. — Неужели скучала?
— Ты что, шутишь? Критика — это прекрасно, но когда же ты научишься действительно критиковать, а не просто поливать грязью моё творение? Если ты скажешь что-то конструктивное, я с удовольствием тебя выслушаю. — отложив кисть в сторону и зафиксировав руки в узел на груди глаза с вызовом посмотрела в глаза напротив.
— Значит, ты соскучилась — это замечательно. Чего на прошлый раз не приходила, а? Я тебя тут не замечала.
Все началось два месяца назад. Гринграсс была ранней пташкой и обожала утренние прогулки, когда могла надеть наушники и бесцельно бродить по местным улочкам, подпевая своим любимым исполнителям. В один из таких мирных дней её внимание привлекла картина умиротворения: девушка сидела за холстом, время от времени касаясь его кистью. Она была так погружена в своё занятие, что Дафна не решилась нарушить это безмолвие и просто наблюдала с другого угла.