Светлогорск похож на южный берег Крыма – вода, густые волосы хвои (деревья-колли с длинными мягкими иголками и деревья с короткими непричёсанными иголками), курортные люди не знают, за что хвататься: покупать бессмысленные кружки, платки, футболки, брелки, есть плохую дорогую еду, суетливо повторять: перестань, не нервируй, хватит, мы же на отдыхе.
Напряжённое стремление отдохнуть во что бы то ни стало на короткой дистанции отпуска, в редкой точке, где человек с красным паспортом может выйти к морю, преодолев тысячи километров континента, непохоже на ленивое наслаждение аборигенов. Прожив у моря пару недель, человек перестаёт лежать на солнце каждый день, в обед находит тень и спит в ней, волосы выгорают и становятся светлее кожи, мужчины перестают брить лицо, женщины – ноги. Отдохнуть можно, только перестав думать, что надо отдохнуть срочно, сейчас, пока континент не затянул обратно.
Возможно, города у моря похожи, хочется даже написать пошлый каламбур: все сухопутные города безводны по-разному, все города у моря одинаковы, но это не так – никто не знает «всех этих» и «всех тех» (и Толстой не знал).
Когда-то море, наверное, было безопаснее суши: на каждом лоскуте земли были войны, неизвестные законы, обычаи, валюты и летоисчисления. Главной опасностью моря была стихия – неудивительно, что его полюбили романтики.
Более и менее качественный научпоп говорит про древних греков: у них был миллион слов, обозначающих море, у них было хорошее зрение, потому что они постоянно смотрели на море, они хорошо плавали и были в целом счастливы. Близость к морю кажется самым естественным состоянием человека, море приравнивается к счастью.
Но ещё море – это пограничье, на южном берегу Крыма в 2010 можно было слушать турецкое радио, гиды в Калининградской области уверенно жестикулируют перед туристами: вот там – Швеция, там – Литва, а там продают немецкое бутылочное пиво и сыр из Нидерландов.
Море говорит, что возможности – рядом, другие реальности – реальны. Главная черта аборигена – скруглённость души, он как галька, выточенная плавными движениями воды.
В очереди в отделение МВД – я, женщина в сарафане с цветами, мужчина с бородой, чёрной гривой и цепью на чёрных шортах (и в чёрной футболке), подвижный лысый парень, который не может долго сидеть на месте – на ступеньке – и то и дело сворачивается в странные асаны и парень, который сидит совсем не двигаясь с пакетом документов и украинским паспортом в руках. Мужчина с цепью сказал, что накануне в очереди была почти драка, и сегодня он предлагает быть адекватными. Парень, скрутившийся в асану, согласен.
Мы пришли за час до начала приёма – успели постоять молча, посмотреть в телефоны, пошутить про бесконечный обед госслужащих. Когда в 14 часов женщина в форме открыла дверь в отделение – коридор с четырьмя дверями, две из которых служебные – нас было уже около пятидесяти. Передо мной оказалась девушка, которая обошла всех в очереди, повторяя: «У меня талон на подачу, я переезжаю в Финляндию». Странно, подумала я – она так уверенно говорит, хотя ей, видимо, ещё нужны какие-то документы. А если начальница отделения не пустит её в Финляндию?
В третьей части «Властелина Колец» голос за кадром озвучивает мысли Фродо: как найти и подобрать нити прежней жизни? Драма была в том, что дома ничего не изменилось, и жить надо было по-старому, а от героя осталась только оболочка. Спокойный сытый Шир не знал, что что-то случилось, там не было программы по лечению ПТСР и просто тех, кто поверил бы, что их сосед всех спас и выжил, а значит не воскрес. С точки зрения хоббитов Фродо просто сделал со своей жизнью что-то в корне неправильное.
С годами человек становится тяжелее и хрупче. В детстве, а потом в юности кажется, что вокруг так много важного, что ты состоишь из одежды, музыки и фильмов, из того, что думают о тебе одноклассники. Хотя если снести надстройку – ты быстро отрастишь новую музыку и фильмы, язык общения и привычки. Взрослому человеку неважно, что о нём думают и какие фильмы модно смотреть, ему кажется – я давно снизил планку и хочу немногого, но именно в нём, немногом, вязнут желания и любопытство, а кажущаяся неважность давит и душит. Нельзя подобрать нити прежней жизни, потому что её никогда не было – был человек, которому всё было важно.
Фродо ушёл к эльфам, девушка из очереди – к финнам. Парень, который скручивался в асаны, вышел из кабинета номер два (туда обращаются при потере паспорта), повернулся к очереди и сказал: «Ну, всем пока, хорошего дня!». Ахах, и тебе пока, отозвались несколько голосов, и те, кто пришёл за час до начала приёма, и те, кто к началу, те, у кого были талоны на подачу и у кого не было сочли своим долгом сделать этот день хорошим – драки не случилось.
На каждые следующие выборы в школу возле СДЮШОРа «Динамо» (УИК №177), приходит всё меньше людей – из моего дома проголосовали несколько человек. Тёплый дачный сентябрь. Чем меньше избирателей, тем больше людей в синем полицейском камуфляже – они греются на солнце у входа, разговаривают со школьным охранником. Чтобы избиратели не ходили по территории школы больше необходимого, «коридор» от калитки до спортзала отгорожен полиэтиленовыми красно-белыми лентами. Прохожу через рамку, она пищит, и у меня впервые не досматривают сумку на избирательном участке. «Да идите». Размахрившийся канат привязан к баскетбольному кольцу. Кабинки для голосования – хлипкие, с тонкими короткими занавесками, хотя когда-то они были похожи на исповедальни из фильмов, только без священника.
Члены УИК сидят молча и как будто хотят пообщаться, но не знают с кем, поэтому желают мне доброго утра и хорошего дня. На улице эскорт в полицейском камуфляже тоже как будто ждёт, что я останусь тут – поболтать. Тёплый день превратится в жаркий, люди в камуфляже, члены комиссии и наблюдатели будут жалеть, что они не на дачах, я тоже буду, хотя у меня нет дачи.
Двое полицейских – невысокая женщина и плотный молодой мужчина – флиртуют на пустом пятачке у «Василеостровской» – сюда выходят худые торцы невысоких жёлтых домов. Другой дом, бледно-зелёный и повыше, стоит к павильону метро широким брандмауэром, похожим на срез фисташкового чизкейка. Раньше на чизкейке был большой баннер с рекламой жилого комплекса «Я романтик» на намыве (студии от 1,6 млн рублей), сейчас остались только крепления. Рекламы давно нет. Студий по 1,6 млн тоже. Мой коллега успел купить в ипотеку квартиру в «Романтике» и эмигрировать.
В арке дома между вторым и третьим двором в семи минутах от метро – малиновый свет. Фитолампа? Бордель? ПВЗ Вайлдберриз, совсем новый, светится ярко. В следующем дворе – шиномонтаж, мусорные контейнеры, сирень и рябина, подростки, загиб дома с очень узкими окнами – не знаю, зачем они нужны. Где-то рядом должно быть окно, целиком занятое огуречной лозой – в комнате, наверное, совсем нет света, хозяева весь его отдают огурцам, и они действительно растут, я видела.
Эрисейра в последние годы сильно приросла населением. Результатов свежей переписи нам пока не показывали, но это и невооруженным глазом видно. У нас появилась новая социальная страта, наш экономический хребет — сёрферы. ⠀ Но есть нюанс: серферы не работают, серферы — держат местную экономику на плаву. Они — наше градообразующее предприятие замкнутого цикла. Объясню на примере сферического сёрфера Серёги: ⠀ Серёга приезжает в Эрисейру, мечтая оседлать волну. Чтоб как в кино. Находит жилье, покупает/арендует экипировку, ходит на уроки серфинга. Параллельно он лечит забитые от непривычных нагрузок мышцы у местных мастеров остеопатии, рейки и акупунктуры. Их ему рекомендуют более опытные знакомые. Доказательную медицину здесь немножко презирают. ⠀ Вечерами Серёга ходит на вечеринки разной степени открытости. Там его утренние соседи по волне играют сеты, продают домашнюю камбучу, проводят энергетические сессии, делятся опытом айаваски. У каждого свой талант. Если бы Серёга был девушкой, он бы обязательно практиковал йогу. Всем известно, что невозможно проторчать столько времени в холоднющем океане, если не тренировал терпение в позе собака мордой вниз. ⠀ Через год, когда накопления подходят к концу, Серёга уже чувствует себя местным. Он пару раз рассек башку плавником — ему есть что рассказать вновь прибывшим, он провел в воде достаточное количество часов, чтобы получить классический морской блонд и сформировал плотный социальный пузырь. Собственный поставщик травки у Серёги, конечно, уже тоже есть, даже три. ⠀ Пришло время Серёге переходить на следующий уровень и становиться тренером по сёрфингу, мастером рейки, энергогуру — у каждого Серёги свой талант и финансовые потребности. Если запас денег позволяет, можно даже открыть собственную школу или студию. Или купить вэн — однозначно, лучше купить вэн. ⠀ У Серёги даже может появиться девушка, она будет, например, доулой у тех, кто открыл для себя Эрисейру в уже более преклонном, семейном возрасте. Или персональным ассистентом у более успешных сёрферов. Персональным ассистентом лучше всего — пары часов работы в день вполне достаточно, чтобы обеспечить потребности одной молодой скандинавской русалки. ⠀ Еще через несколько лет Серёга, скорее всего, уедет во взрослую жизнь, а на его место приедут следующие. Эрисейра — это самовоспроизводимый микромир благоденствия и гармонии. Не хватает здесь только одного: смысла
На выходе из метро «Гостиный двор» – реклама то ли стриминга, то ли банка, то ли ещё какого-то сервиса – «Модно быть свободным!». Цветной пластик на серо-жёлтом мраморе (в стыках плит грязь, как под человеческими ногтями, хочется содрать пластик и очистить, отпарить, отмыть мрамор). Из рекламы следует, что счастливый россиянин – молод, подписан на стриминги, любит Родину и путешествия.
В подвале торгового центра у метро раньше была «Призма»: прорезиненные ступени, чтобы не скользить зимой, автоматические внутренние двери, которые легко разлетались и никогда не тормозили, светлый свежий воздух, рыба, вина, которых не было в других магазинах. Вежливые консультанты – в основном женщины среднего возраста. В 2022 году «Призма» распродала вина, которых не было у других, за полцены, и на её месте открылась «Пятёрочка». Автоматические двери заменили на одну обычную, белую пластиковую, с ручкой, всегда неприятно сальной на ощупь. Входную дверь над прорезиненными ступенями закрыли, теперь покупатели заходят сбоку, а на прорезиненных ступенях поселились бомжи. За пластиковой дверью с сальной ручкой, где раньше были овощи и фрукты, нарезали мелкие помещения для арендаторов: пивная-разливайка, вейп-шоп, «Всё для дома». Чтобы пройти в супермаркет, надо свернуть налево. Воздух стал плотный и невкусный – то ли из-за двери, то ли из-за ячеек арендаторов. Кассиров теперь всегда не хватает.
В позднесоветском здании с большими окнами у моего дома – тоже «Пятёрочка». Там навесной потолок и с улицы видно, какое на самом деле большое помещение на первом этаже. Однажды, когда я укладывала баклажаны в пакет, я заметила, что один квадратик потолка 30х30 выпал, и там, выше – ещё полтора или два метра настоящего потолка. В этой «Пятёрочке» тоже были автоматические двери, и их заменили на обычные, пластиковые, с сальными ручками. Ещё когда-то здесь было три кассы, но потом третью завалили пустыми коробками и заставили тележками, касс осталось две, работает одна. Между работающей и неработающей кассой картонный турецкий актёр рекламирует акцию: покупай в «Пятёрочке» и выиграй путешествие по местам съёмок турецких сериалов! Женщина за кассой говорит, что ей нравятся два турецких сериала, я отвечаю, что там красивые цвета и их приятно смотреть зимой. Мужчина в очереди передо мной считает, что это плохая реклама, потому что надо предлагать путешествия в Крым, а не в Турцию.
За спиной картонного актёра и за мужчиной, который хочет в Крым – выпавший квадратик потолка. Когда-то недалеко от моего дома можно было выйти к заливу, там собирались люди: гуляли, загорали, устраивали субботники. Чтобы мы не гуляли, не загорали и не устраивали субботники, на пути к заливу поставили железобетонные блоки, на одном из них кто-то написал: «За забором – пляж» – и стрелочка. Забор можно было обойти справа, и люди протискивались с детьми и колясками, собаками и пляжными полотенцами. Пляжа не стало – его засыпали, чтобы подселить на остров новых соседей в новые дома – но надпись не врёт, за забором – пляж, просто он теперь дальше.
В «Ленте» на Уральской много ларьков: магазин орехов и сухофруктов «Финик» с продавцом, который меланхолично разглядывает покупателей у касс гипермаркета, магазин жижек для вейпа, аптека, точка продажи гранатового сока, ювелирный.
Полки с жижками закрыты матовым стеклом, продавец там тоже закрытый, всегда в телефоне. Гранатовый сок, наоборот, вдаётся в поток людей, предлагая поддержать работу сосудов и иммунитет, поднять гемоглобин. Сок выжимают за пирамидами плодов – некоторые крупные и яркие, как салют на «Алых парусах», но большинство – бледные, со скошенными боками, будто у них самих низкий гемоглобин. Ювелирный расположился на углу, возле банкоматов, и называется то ли «Золотой мир», то ли «Мир золота». Там продают украшения из чернёного серебра, крупные золотые кольца и серьги, иконы с богатыми окладами.
Я стою на кассе с тремя кочанами салата «Айсберг», рыбой, сыром, бананами, сметаной и корейскими масками по скидке и думаю как всё перемешалось: оклады икон и серьги из красного и жёлтого золота, одинаково массивные, продаются в одном ларьке возле банкомата «Т-банка». Икону, золото и дагестанское серебро можно купить по пути в «Теремок».
Раньше между аптекой и грантовыми пирамидами раздавали сим-карты. МТС как будто нанимал промоутеров в прошлом или позапрошлом веке – в эпохе до интернета – быстрые, цепкие, они успевали делать комплименты всем кто проходил мимо, гладить собак, улыбаться детям, замечать, что у меня новая куртка.
За кассой – мужчина, мигрант, он плохо говорит по-русски и стесняется этого. Он тут недавно и ещё не знает, как сканировать скидочную карту, быстро найти большой пакет, переправить покупки с ленты в зону упаковки так, чтобы не было затора. Ему помогает сын в жилетке «Лента» – терпеливо показывает и объясняет одно и то же несколько раз. Покупатели, видя неловкого «нерусского» кассира, разворачиваются и идут в соседние очереди, даже если они длиннее. Я жду, пока отец и сын разбираются с салатом, рыбой, сыром, бананами, сметаной и скидкой на корейские маски, говорю спасибо, желаю хорошего дня. Сын быстро понимает, что можно улыбаться, отец – не сразу, и перестаёт улыбаться так же не сразу.
