LizHunter

Цена ее комфорта — потеря нравственности.

***

Антонин поцеловал ее палец. Рука Риты упала ему на плечо, он наклонился и поцеловал ее в губы.
Этот поцелуй был новым — бережным.
Рита почувствовала, как что-то, медленно заполняющее пустоту в ее душе, довольно урчит.

***

Когда Рита проходила мимо к своем столу, Антонин поймал ее руку и притянул к губам.

— Прости, что пропал. Было много дел.

***

Когда Антонин возвращается, Рита подрывается к нему и впивается поцелуем в его губы. Новый поцелуй похож на отчаянные попытки утопающего дотянуться до суши, на последнюю пляску умирающего от лихорадки, на мольбу о помощи от завязнувшего в болоте. Новый поцелуй — что-то на грани искренности и истерики, что-то между просьбой не уходить и желанием навсегда отказаться от человека.

Новый поцелуй — пульсирующее, готовое разорваться чувство.

«Бедные-несчастные»

Да, я сделала немного контента по Бедным-несчастным на пару дней вперёд, наслаждайтесь ❤️

Антонин оторвался от ее губ и почти нежно поцеловал в шею. Его вечер шел по плану.

Рита прикрыла глаза и выдохнула. В конечном итоге, она была просто женщиной, а он был просто мужчиной. Рано или поздно все привело бы к этой секунде.

Когда она отстранилась и поймала его взгляд — взгляд желания, облизавший ее, словно языки пламени, — в ней говорило вино.

— Мне показалось, что ты хотел узнать меня, — прошептала она.

Искренность была ошибкой. Рита знала об этом, когда согласилась на встречу, когда вышла к Антонину и когда позволила себя поцеловать. В том, к чему она стремилась, искренность не была нужна.

Эти слова — первый и последний раз, когда она позволила себе лишнее.

Антонин помедлил лишь мгновение, прежде чем поцеловать ее в лоб.

— Я проведу тебя.

«Бедные-несчастные»

Гермиона плакала. Том что-то спросил, но она не ответила и бросилась прочь, вниз по холму. Босые ноги почернели от земли. Том поспешил за ней.

С тех пор у них появился общий секрет.

«Бедные-несчастные»

«Бедные-несчастные» понемногу появляются на сайте

Снимаем маски, дорогие, эти почти полгода я участвовала в одном писательском проекте. Фикрайтер в вашей женщине не умер, он просто не успевал создавать что-то большее. Делюсь!

В царстве мертвых праздник — тени раздирают сильное, наконец отданное (отдавшееся) им тело.

Вечное отчаяние.

И где-то на периферии сознания бестелесный светлый образ, до которого не дотянуться.

#томиона

1.

Издавна в Кощеевом царстве правила тьма — цепкие пальцы мрака пробирались под кожу, вспарывали вены, у-б-и-в-а-л-и. Ядовитый шепот шелестит в ушах, словно змея — проклятье опутывает тело. В этом царстве — одни лишь мертвые.

И призрак, застрявший между мирами, с лицом, располосованным на восемь частей, с вытекшим глазом и червивым пятном на белоснежной, словно девственно-чистый утренний снег, щеке.

То ли сам Кощей, то ли его любимый пленник — тот, что все никак не попадется в жадные руки.

2.

Том расстегивает верхнюю пуговицу рубашки, замерев перед столом. Единственный свет в комнате — маленькая тлеющая свеча. Вот-вот утонет в собственном воске.

Он сам себе кажется этой свечой — слабый, дрожащий огонек.

Слабый.

Недостаточно.

Всего, что он делает, недостаточно.

(Кто-то приближается к нему со спины. Обнимают невидимые руки. Несуществующие пушистые локоны щекочут шею.

Том резко дергает головой, прогоняя надоедливое видение).

3.

— Гранат, — Гермиона приподнимает раскрасивший ее пальцы в алый разломанный пополам плод и задумчиво рассматривает его. Том уже не знает, видит он ее взаправду — неужели временная река, в которой она захлебнулась, заигравшись с маховиком времени, выплюнула ее обратно? — или придумывает. Вырисовывает в воображении знакомые черты — то новая постоялица приюта в тот год, когда он приехал туда в последний раз — запуганная, злобная, словно раненный дикий зверек; то мираж, поселившийся в Хогсмиде — она устроилась помощницей аптекаря и издали наблюдала за резвившимися на улице студентами (всегда со слезами на глазах); то новая фаворитка Друеллы-уже-Блэк — та часто любила собирать вокруг себя обездоленных и от чего-то страдавших барышень (за неимением остро чувствовавшего сердца в груди, она питалась чужими эмоциями — всегда хотела быть чуть больше человеком, чем красивой картонной вырезкой); то — страдалица по нему, Тому, терпеливо ждущая его у камина в маленькой квартире под чердаком.

Сколько слез о его судьбе пролито зря, сколько раз они срывали голоса в криках, сколько раз она пыталась его убить и в последний момент спасала — он давно сбился со счета.

И давно уже не следил за тем, когда она появлялась вновь, перелистывая страницы времени и его жизни, словно книгу, а когда лишь виделась ему — иногда Тому казалось, что Гермиона была плодом его больного воображения.

Но вот она протягивает ему половину граната.

— Помнишь миф о Персефоне и Аиде? О Боге смерти и той, кого он полюбил? — темные, почти черные глаза задернуты влажной поволокой.

— Отдаешь мне свое сердце?

— А ты разве примешь его?

4.

В царстве мертвых бродит призрак — без дома, без семьи, без чувств. Ищет. Кого-то, что-то — это уже не важно. Мутные глаза впиваются в бесконечные хохочущие тени, передразнивающие образы из его жизни. Он тянет руки к ним, но останется ни с чем.

Всегда ни с чем.

Аид, Кощей или сам дьявол — сколько имен он сменил за вечность? — приготовил для странника топкое болото слабости. Того, чего он боялся и от чего всегда бежал.

Осталось лишь дождаться, пока он наконец умрет — часы, отсчитывающие выделенное ему время, давно встали.

5.

Волдеморт отбивает брошенное кем-то заклинание, и его взор жадно впивается во все еще молодое — на этот раз, настоящее! — лицо Гермионы Грейнджер. Та, кто придала его сумасшествию определенные черты.

Та, кто свела его с ума.

(Удобно обвинять кого-то. Удобно спихнуть вину. Не признать собственной ошибки.

Темная магия — губительная, невероятная сила, — электризует все его тело).

Гермиона Джин Грейнджер снова плачет.

Волдеморт — Том Риддл — снова делает ей больно. Целенаправленно. Жестоко. С жаждой насладиться ее отчаянием.

(Насладиться ли?)

— Авада Кедавра!

Зеленый луч пронзает девичью грудь. Разлетается на осколки проклятый маховик времени.

6.

Сама Смерть хохочет за спиной своего долгожданного странника. На его глазах Гермиона растворяется — время всегда забирает свое.

Невилл Долгопупс обезглавливает змею.

За спиной Волдеморта поднимает волшебную палочку воскресший. В глазах Гарри Поттера сумасшедшей блеск.

7.

Иногда то, чего ты хочешь, находится прямо перед тобой. Всё, что тебе нужно сделать, открыть глаза и увидеть это.

#art by disgruntledwing

#harmione

Нагайна — шёпот лесной рощи, тихо качающиеся на ветру еловые ветви — что расскажешь, что донесешь им, что передаешь всему лесу, поведав одному лишь дереву? Нагайна — вязкая топь болота, хтонь непролазных чащ, дикое поле, необузданная стихия — целый океан чувств, запертых в маленьком, напоминающем человеческое, сердце.

Но это сердце — намного больше. Нагайна — намного больше, чем человек. Она похожа на древнее божество — змеиная голова, змеиный нрав, змеиный яд — один укус (поцелуй), и тебе (Тому) — не жить. Нагайна та, кому в древности поклонялись, пред кем разбивали лбы, на кого молились и чьи образы с затаенным дыханием рисовали на стенах.

Нагайна — великое чудо. Огромный потенциал, запертый в маленькой хрупкой женщине. Жизнь, которая обречена оборваться — проклятье, сделавшее ее особенной, уже добралось до ее сердца.

Том льнет к Нагайне, скользит губами по виску, путается пальцами в волосах — бархатная кожа, туго затянутые одежды на азиатский манер, вечно грустный, в-с-ё п-о-н-и-м-а-ю-щ-и-й взгляд. Том спас ее из горящего цирка уродцев, убил ее бывшего хозяина и стал новым.

(С древности люди пытались нацепить кандалы на тех, кого боялись.

Том не боится Нагайну.

Он ее обожает.

Но это — еще хуже).

Дьявол оплетает полубожество. Удав душит свою жертву. Чем дальше, тем сильнее Том привязывает Нагайну к себе. Она — главное украшение его коллекции.

И она принадлежит ему.