Я был в шестом или седьмом классе, когда он пришел ко мне с вот такими стихами:
If you can keep your head, when all about you
Are losing theirs and blaming it on you,
If you can trust yourself when all men doubt you,
But make allowance of their doubting too…
[Если тебе удастся сохранить самообладание,
Когда другие его теряют и в этом винят тебя,
Если ты будешь верить себе, когда все в тебе сомневаются,
Но не забудешь, что их сомнения имеют причины…]
Я прочел с ним эти стихи до конца - не могу сказать, чтобы это мне было тогда легко)
If you can dream and not make dreams your master,
If you can think and not make thoughts your aim,
If you can meet with triumph and disaster,
And treat those two impostors just the same
[Если ты сумеешь мечтать - но не подчиняться мечтаниям,
Если ты сумеешь думать - но не сделаешь размышления самоцелью,
Если ты сможешь встретить торжество и бедствие
И обойтись с этими самозванцами одинаково…]
Эти строчки до сих пор звенят в моей памяти: If you can meet with triumph and disaster…
“Всё это в русские стихи не укладывается, - сказал мой отец. - Смотри, что сделал Лозинский. Он решил вообще отказаться от “if”.
Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех.
Верь сам в себя наперекор вселенной
И маловерным отпусти их грех.
Пусть час не пробил - жди не уставая,
Пусть лгут лжецы - не снисходи до них.
Умей прощать, и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.
Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив.
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив.
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен все воссоздавать с основ.
Умей поставить в радостной надежде
На карту все, что накопил трудом,
Все потерять и нищим стать как прежде
И никогда не пожалеть о том.
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело,
И только воля говорит: - "Иди!"
Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой.
Будь прям и тверд с врагами и друзьями,
Пусть все в свой час считаются с тобой.
Наполни смыслом каждое мгновенье
Часов и дней неумолимый бег.
Тогда весь мир ты примешь как владенье,
Тогда, мой сын, ты будешь человек.
Последние строчки у Лозинского меня тогда впечатлили, а сейчас я под ними не подпишусь… Я бы перевел концовку Киплинга на свой язык так: “Ты будешь понимать всю землю и всё, что есть в ней, - и, что более важно, ты будешь тем, что требуется от человека”.
Всё это отец мог тогда сказать о себе: он “беседовал с царями” (с кронпринцем Улавом, потом с королем Харальдом), и “поставил в радостной надежде” на словарь афразийских языков, чья рабочая группа разваливалась как раз в те годы и едва ли не в те дни, когда он принес мне “If”. Но об этом в другой раз… Для меня это был урок сразу по трем предметам, который я помню до сих пор.
Оригинальный текст Киплинга
здесь.
