РЕЧЬ | ЗАРИСОВКА Речь Сатору Годжо никогда не была трогательной или чувственной. Он получил уже четыре Оскара, и на вручении каждого из них зал плакал от смеха или закатывал глаза в раздражении, неизменно, от второсортных шуток, лёгкой, а иногда навязчивой иронии и неуместных кривляний. Глубоко трагические роли, вопреки этому, у Сатору Годжо выходили на ура, и, в основном, именно они приносили ему оскороносную славу. Однако все, как одна, не могли похвастаться глубокими и яркими монологами. Годжо играл выразительным взглядом и напряжённым телом, сжатыми губами и хмурым взглядом, гордой улыбкой и волевым подбородком. Но не словом. Поэтому было совсем неудивительно и в жизни не услышать от него ничего романтичного или драматичного. Ставшее юбилейным награждение было предсказано критиками и публикой за месяцы до самой премии, и зал, готовый к привычной для них речи, послушно замер, в ожидании очередного глупого реверанса Годжо собственным юмористическим способностям. — Прежде всего, хочу сказать, что все мои достижения — это заслуга Бейонсе! — начинает Годжо, и зал тут же подает ему реакцию на блюдечке — смешки, раздражённый стоны, протестующие выкрики недовольных его слишком неуместной, по их мнению, шуткой. Вот только обычно, подгоняемый толпой, и благодаря тому с большим остервенением прибегающий к бесконечным издевкам, Годжо Сатору не находит в себе силы остановиться, изливая всего себя. Сейчас же он замер, словно взяв театральную паузу, и вдруг заговорил тоном, никому доныне неизвестным. — И, конечно же, это неправда. Но у меня есть человек. Теперь есть человек, которому я хочу посвятить все свои достижения до единого. Я из года в год стоял здесь перед вами, в непонимании, как кто-то мог бы благодарить за собственные заслуги кого-то кроме себя. Преподносить их не себе, а другому. И сейчас я счастлив понять, каково это. Это восхитительное чувство, дороже мне любой, даже самой позолоченной статуэтки. Из тысячи или десятков тысяч взглядов, для меня теперь горит одна единственная пара глаз. Я кривлялся, стараясь завысить собственную ценность и значимость еще больше, но та-дам — теперь мне это не нужно. Я в полном восторге от себя, от этой роли, от мира, который дал мне такую возможность. И я бесконечно признателен. Нет. Я бесконечно влюблен в тебя, Итадори Юджи. — Идиот, — кричит Юджи в подушку, готовый спрятаться в диван. Трансляцию чертового признания Сатору ему включила Нобара, одновременно визжа от восторга и высказывая скептицизм. И хоть Юджи был ей признателен, не смущать подобное не могло. Впрочем, все же эту смутило его не больше, чем звонок в дверь, после которого последовал громкий крик, сотрясающий его подъезд и квартиру восторгом Сатору: — Выходи, Итадори Юджи! Я хочу ещё раз сказать, что люблю тебя!