УСОПШИЙ | ИДЕЯ — Ты ведь даже меня не слышишь, сенсей, но приходишь и приходишь, ходишь и ходишь. Ну давай, я посылаю мысли тебе в подсознание, или как там, ну же! Я бы не хотел, чтобы ты тусил у моей могилы ежедневно. Я бы, на самом деле, и сам не хотел тут тусить! Юджи обреченно пинает собственный памятник. Он прикован к этой чертовой надгробной плите, как смертельно больной к койке, и эта чертова призрачная жизнь ему уже жутко надоела. Ему потребовалось неосознанное количество времени, чтобы принять и собственные сожаления, и собственную смерть. Ещё больше времени, чтобы смириться с собственными страхами и горем. Он страшился небытия и отчаянно не хотел верить, что это — конец, и порой ему хотелось спрятаться в чужие объятия от охватившего его ужаса и одиночества. Но сильнее всего этого была его боль за сенсея. Он возвращался вновь и вновь, смеясь и скорбя, шутя и молча часами в гордом уединении. Иногда он рассказывал про остальных, иногда ныл на собственный день, но каждый раз умолял вернуться. Словно ребенок, малое дитя, которое просто не понимает концепцию смерти, не может осознать, что люди уходят безвозвратно. И ни слезы, ни просьбы, ни крики и ни угрозы тут не помогут. Юджи сожалеет, что успел признаться ему. В фильмах и книгах признание в любви прямо перед роковым финалом — самое желанное для героя, ему лишь бы успеть сказать самые важные слова. Юджи успел, и вот, к чему это привело. Жалкие недели их счастья оборвались в одночасье, и Юджи даже не помнил как. Он понятия не имеет, как умер, и может лишь наблюдать, как любимый человек часы напролёт проводит у его могилы. — Мне кажется, ты залежался, Юджи, — звучит голос сенсея, и Юджи лишь качает головой, не зная, что и придумать. Он уже перепробовал всё — и мысленно отпустил, и вслух сказал, что всех прощает, всех и вся и всё такое, и пытался вытолкнуть, выпнуть сенсея вон с собственного участка, но всё тщетно. Всё тщетно, и чужая верность и привязанность больше не радуют сердце, а скребут по нему. — Отпусти ты меня уже, Сатору, — с сожалением выдыхает Юджи, и словно у самого уха слышит чужой ответ. — Я не дам тебе так легко слинять, Юджи. Проснись уже, дурак. Юджи слышит противный писк приборов в палате, когда его сердце вдруг начинает колотиться с сумасшедшей скоростью. "Сам дурак" — пытается произнести он, наконец-то вырвавшись изо сна.