Aftersun. Человек рисует. Но зачем, зачем. Нет. Надо зайти с другой стороны. Человек поет песню. Человек танцует. Играет музыку. Читает стихи. Играет другого человека. Рисует. Пишет текст. Чтобы. Чтобы высвободить место. Место, место. Чтобы высвободить место в своей жизни, где он свободен. Чтобы спеть, нужно высвободить место в своей жизни для пения. Несколько минут, пока есть пение. Пение прекратится, если не будет для него места. Рисование прекратится. Игра прекратится. Танец прекратится. Мы возвращались с В. после школы, в первом-втором классе, делали уроки и иногда рисовали. В девяти случаях из десяти шли пинать мяч (это нельзя назвать игрой в футбол, это пинание мяча), а иногда все таки оставались, рисовали. Папа приносил с работы пачку бумаги для принтера, до сих пор считаю эти блоки svetocopy и снегурочки отдельной валютой. Еще были фломастеры centropen, великолепные. Иногда у рисунка мог быть предварительный карандашгый контур, но в основном линия шла сразу фломастером. При этом мы оба сильно давили на перо, было слышно, как фломастер скрипит, вдавливается в поверхность стола. Это напряжение ушло только спустя лет пятнадцать. Еще лицо было очень близко с листу бумаги, почти касалось его. Получались такие цветные уродцы, прикольные, мерзкие. Танец, пение, игра, музыка, рисунок — это когда есть еще тот, кто смотрит. Тот, кто видит, подтверждает, свидетельствует. С кем можно поделиться. С кем можно разделить. Оказаться в общем времени. Общем времени. Времени. Afterlife. Б.О. увидела, что я рисую, дала мне яблоко и сказала, что надо уметь рисовать правильно, вот, попробуй нарисовать яблоко. Попробовал. Потом не рисовал несколько лет. Через несколько лет папа показал, как рисовать портрет. Мы нарисовали портреты друг друга. Изменение формы, изменение канона, изменение сборки. Но зачем? Есть тайный набор правил, по которому можно одно изображение назвать правильно сделанным, а другое нет. Либо учишь эти правила, либо тебя не принимают. Правда, иногда появляются те, кто придумывает свои правила. Тут уже почти по Глазычеву: придумать себе правила очень сложно, их надо скорее выработать, извлечь из себя. Производство общности. Правила — странная вещь, и легко скатываются в репрессию. По большому счету, что угодно может стать тем, что будет подавлять человека. Это может быть вступительный экзамен, местоположение работы, жилищные условия, количество денег, температура воздуха. А может быть яблоко. Вопрос, в конечном итоге, не в том, каковы правила. Вопрос в том, зачем они есть. Aftermath.