1. В Москве, если завтра (28окт) вы будете на видео/поэтическом вечере имени хэллоуина, где я покажу кое-какую свою недосмотренную фильмическую работу, но не только я, а ещё и крутые ребята вместе со мной (можно будет приобрести исключительные печатные материалы с текстами всех участников) — подробности по ссылке.
2. В Петербурге, если 3-го ноября вы окажетесь на поэтическом вечере в составе меня, Дани Данильченко, Макса Неаполитанского и Саши Цибули — ссылка на подробности.
На сайте журнала «Сеанс» опубликован мой текстоб интереснейшем проекте — видеороманеБориса Юхананова «Сумасшедший принц». По секрету скажу, что это эссе выступает полноценной главой-(полу)ключом из моего «ОВИДИЙ-РОМАНА», по поводу которого тоже имеет смысл ждать некоторых новостей. За публикацию эту спасибо Василию Степанову и редакции журнала.
<…>
Когда мы читаем Стриндберга и доходим до «актера-поэта», думая о видеоромане, в голову приходит, конечно, Никита Михайловский — один из важнейших акторов «Сумасшедшего принца», который с помощью своей речи по сути создает метанарратив всего полотна: много рассуждает о собственной смерти (которой суждено случиться, к сожалению, очень скоро), об эмиграции внешней и «внутренней». Своеобразным продолжением его импровизаций в видеоромане может служить уже упомянутый «Американский дневник».
<…>
Как и «Гамлет», в позднесоветское окружение вламываются новые имена, пытаясь найти подходящее положение в кадре. Появляется Райнер Вернер Фассбиндер, превращающийся с легкой руки актеров в Райнера Марию Фассбиндера, а Жан-Люк Годар становится Жедаром или Жидаром. Если нужно выбрать самую реалистичную интерпретацию, то дело, наверное, в факторах, вроде малой доступности фильмов этих режиссеров в СССР, в забалтывании, оговорке, опьянении и так далее. Что-то подобное мы видим в «Американском дневнике» Никиты Михайловского, где Деннис Хоппер становится Денисом Хоппардом, а Скарфейс становится Скарфайсом.
В художественном же ракурсе проявляется более широкая тенденция: в «Особняке» декабристы превращаются в абракадабристов, а похороны в хохороны. Можно долго говорить о рождении нового языка, а точнее о смешении нового языка со старым, но лучше сказать о присваивании имен, огромной разнице Фассбиндера из Германии и Фассбиндера из «Сумасшедшего принца», ну да, и о переназывании мира, революционном переозначивании.
[Надпись у входа: «В театр нельзя войти безнаказанно»]
<…>
Свет мигает и вырубается, типа/like instruments of darkness ИнженерОсветитель откуда-то с бухтыБарахты белибердой, вроде райнхард, рыгает, йиргль, а потом опрокидывает прожектор на амфитеатр, понарошку шмаляет по зрителям, шутихами шаркает, катапультирует любителей зрелищ, и звук, как шеллак по экрану, а в центре сидит Завсегдатай, что знает пароли и явки и только себя не видит / одет во всё чёрное чёрное !Он в интернет сливает с вебкамеры ноута записи, разворачивая дисплей, не видя, куда снимает:
Доделал вместе с ребятами (их имена можно увидеть в титрах) последнюю серию «Ненастоящего детектива», которая, как мне кажется, уносит изначальное наше хулиганство на вообще другой уровень — здесь и некрореализм, и постдрама кое-какая.
— дописал вторую книгу стихов с черновым названием ВЫ УМЕРЛИ, ЧТО ЛИ, с которой надо бы что-то сделать. если у вас вдруг есть идеи, дайте знать в лс!
(а за книгой «кто не спрятался я не виноват» все еще можно прийти в «порядок слов», «фаланстер» или «фламмеманн», а еще — особенно выгодно — заказать на озоне / еще я не забываю о возможной «презентации» в петербурге, но для начала туда нужно добраться, и тогда я об этом сообщу/ недавно новую рецензию на наши с Машей Земляновой книги написала Анна Нуждина, за что ей большое спасибо — очень жду публикацию!)
— всё в том же «фламмеманне» уже можно приобрести два печатных объекта, в которых я некоторым боком поучаствовал. это, во-первых, зин «кафешки. полифония», представляющий собой своего рода коллективную поэтическую картографию московских и минских кофеен посреди размышлений о ценах на кофе и собственном бессилии. во-вторых, второй номер «поэзиса как есть», куда вошло и мое стихотворение тоже.
— мы продолжаем снимать сериал «ненастоящий детектив», который можно посмотреть здесь. осталась одна серия!
Вчера с Ланой Ленковой и Михаилом Бордуновским обсудили тексты Егора Зернова.
Михаил в начале встречи задал вектор поиска новых интерпретаций этих работ, например, попытаться выйти за пределы монтажа-кинематографии. А Лана направила нас к исследованию смерти в некрореалистской и других оптиках, возникающих в стихах поэта. В итоге стало ясно, что циклы Егора важно рассматривать по отдельности, исследуя язык и персонажей, с которыми он работает, а также замечать мультиэкспозицию в каждом тексте, где на слова могут накладываться переживания кинонаправлений и статьи из википедии, а в форме возникать композиции картин.
Спасибо Егору за вдохновляющие комментарии о своей творческой работе! А Лане и Михаилу за атмосферу великолепной дискуссии!
ЯДЕРНЫЙ СЦЕНАРИЙ [стихотворение с высокой моралью]
Муравьи в комнате ! : За книжными полками они выныривают из-под плинтуса сотнями. Герда принялась сметать их на широкий серый совок, а я выпускал разреженный дихлофосный туман. (Жаль. Это умные ребята. Много смертей и катастроф : как они будут обвинять перед вышним судом Левиафана — то бишь меня ! — с угрозами, с отчаянием, потряхивая антеннами, шестиногим топаньем выражая несгибаемое упорство и героический дух... И моя поперечная пасть непрестанно изрыгала яд и смерть. Суета и бегство, бессчетно- коленчатое, членистоного-ускользающее…)
Однако и нас, людей, следовало бы обезглавливать : очень рано, прежде чем против нас ополчатся старость или хронические хвори; очень по- деловому, без переходного периода. Во сне. Или — на опушке леса : скажем, человек идет к железнодорожной станции и на него нападают четверо в масках, тащат на эшафот : Цак ! ! — Арно Шмидт, «Ничейного отца дети» (в пер. Т. Баскаковой)
Никакой Истории — только факты: гонзо-писатель, я Плиний Старший, турист помпейского берега, выплываю смотреть, как угарно гора облака выкуривает, тогда бесславная смерть и въебётся в меня на электросамокате, как бомба с приделанным к ней рулём, как московский подросток, что на мёртвую сестру палит, как на луну солнце, но никогда на дорогу.
Перебирают поэты шприцы в стиле милитари, вжимаясь в иглу, как в поршень, говоря «о боже», попутно подчёркивая, что это вполне естественная история, и тоже перепридумывают электросамокаты, типа георгийИванов, мудацки скалясь, выходит в эфир и прямой наводкой глобус гильотинирует, грибы высматривая на острове святойЕлены, но непременно ладанно и елейно.
Пауки убивают мух, тараканы съедают всё изворотливо так, как ты ядовито вышутил, будто из спорта вышел, и провода вокруг бесконечные, повисшие летом, трогают тебя за плечи и нечаянно стимулируют. Меня зовут Плиний Старший, но я мог бы стать твоей матерью, мог бы стать ильинымИваном, сказать бы Nikto Krome Nas и Vse Utopit’, а потом задохнуться от серы, она летит голубым вертолётом над столичным метро, её придумали боги и (тоже) мёртвых царей научили.
Рассказав, на кого у тебя там виды и взгляды, кого обезглавить и кого не жалко тебе, болтаешь о настоящих братьях и снова одежду отряхиваешь, потом режиссёр даёт тебе варианты. Ты спускаешься вниз на лифте или по винтовой лестнице, она свернётся в кишку, и тебе настанет конец в этот самый момент, но в итоге тебя пускают. Потом цианид, бензин / другой вариант — свободный шезлонг со встроенной телешоу-симуляцией, где ты либо в godMode смотришь пустую поверхность с тенями, либо идёшь по tranquilityLane, где нельзя умереть, и модель собаки — отец твой, что лает, и звук его лая играет на флейте, как фридрихаПрусского губы.
Если убьёшь и собаку, въебись в меня на электросамокате, брат, найди моё ископаемое, узнай по зубам и табличке над скрюченным телом, типа «Плиний Старший» или «Цезарь Август» — какая разница.
Фоном обсуждения конкретных произведений станут вопросы: как работы автора сопротивляются текстоцентричности, создают ли циклы Егора литературно-театрально-кино-мультивселенную и каким образом стихи превращаются в объемные сцены?
