Заговор Черного Сердца

В России новый антирекорд по долгам:
сумма задолженности физлиц, которую по суду пытаются взыскать судебные приставы, превысила рекорд 23 года, число судебных производств выросло на 11%, а объем долгов — на 34%.

Причины кроются даже не в росте темпов закредитованности населения при высоких ставках, а в том, что должникам с большой долговой нагрузкой стали запрещать закрывать старые кредиты за счёт новых кредитов. То есть людям начали аукаться долги прошлых лет (прежде всего, «кредитного бума» 20-21 гг.). При этом, по данным ЦБ, число заёмщиков с тремя и более кредитами за 24 год всё равно выросло на 20%.

Вспоминается делёзовское определение нового антропологического типа в современных обществах контроля (приходящих на смену дисциплинарным обществам фабрик и тюрем): «Человек отныне не человек-заключенный, но человек-должник».

Не стоит забывать и то, что само слово «свобода» (шумерское “ama-gi”) восходит к «освобождению от долгов».

Иллюстрация: Francis Bacon — Study for a Portrait.

«Падение Вавилона» (1831) — Джон Мартин.

Британский художник изобразил свою интерпретацию библейского предания о Вавилонской башне, которая должна была достичь неба, что весьма не понравилось ветхозаветному богу.

На картине запечатлено сразу несколько событий. На заднем плане — сама башня, поражённая молнией и окутанная клубами дыма.

По центру разворачивается эпическая битва за город с войсками персидского царя Кира II Великого — если приглядеться, можно увидеть боевых слонов и конницу. На площади возвышается громадный столп, который обвивает зелёный змей — ему поклонялись жители Вавилона.

Слева на переднем плане придворные убивают вавилонского царевича Валтасара. Согласно Библии, в ночь взятия Вавилона царевич устроил пир, в разгар которого появилась рука ангела и начертала на стене предзнаменования скорой гибели. Вавилон, несмотря на мощные укрепления, был взят персами за одну ночь.

​Единственное разумное оправдание какого-либо участия (активного и пассивного) в современных политических шоу — личный интерес (ну и мемы, конечно). Скажем, если вы полковник ФСБ, планирующий на пенсию, логично поддерживать Путина, а если вы криптовалютный спекулянт — Трампа. Именно конкретный шкурный интерес.

Любые другие мотивации и чаяния, основывающиеся на публичных заявлениях политиков, их «идеологических» ориентациях (которые в любой момент могут поменяться на диаметрально противоположные) или обращениях к групповой идентичности (у финалистов шоу есть только одна общая идентичность), в стиле «он против нелегальной миграции», «она за либеральные ценности», «единственный антивоенный кандидат», «ооо настоящий президент-либертарианец!!» — делают из вас лишь бесплатного участника массовки, за счёт которого создаётся спектакль и оправдывается цена его проведения перед другими участниками. Причём для «участия» и «оплаты билетов», конечно, совершенно необязательно жить в стране проведения шоу.

Это не значит, что вообще стоит забыть про любые этические ценности в политике и думать исключительно о своём животе, но современная представительная демократия со всеми возможными вариантами её имитации работает именно так. При этом любой, кто говорит, что политика всегда исключительно от живота, просто пытается навязать вам своё невежество (или планирует залезть к вам в карман).

Иллюстрация: Wayne Barlowe — Plaything.

(начало в предыдущем посте)

Естественно, не обошли стороной и секс, которому некоторые адепты также стали придавать роль мистической практики и даже таинства, называя «наслаждением Рая», «восхождением» (вхождение в состояние экстаза) и «Кристерией». Оргии и промискуитет не были источником греха, а напротив, очищения, символического утверждения свободного духа последователей ереси.

Сама концепция греха переворачивается с ног на голову: «тот, кто признает, что Бог всё делает в нем, тот не согрешит. Ибо он не должен приписывать себе, но Богу всё, что он делает». Таким образом, кающийся во грехах «сам есть Дьявол, и ад, и чистилище, мучающий себя», ибо «ничто не является грехом, кроме того, что почитается грехом».

Неудивительно, что такими идеологическими вывертами заинтересовалась католическая церковь, которая к началу 15 века стала рассматривала ересь Братьев как серьёзную угрозу. В церковных работах, посвященных ересям (ставших основой для знаменитого «Молота ведьм»), их учение смешивалось с колдовством и поклонением дьяволу. В скором времени по всей Европе инквизиция и светские власти начнут возжигать свои костры.

Конечно, потворство чувственным удовольствиям (или грехам, с точки зрения церкви) не являлось для Братьев самоцелью (по крайней мере на доктринальном уровне), а скорее следствием достижения «внутреннего обожествления». Однако при жизни этот опыт был доступен только духовной элите — представителям секты, в отличие от большинства «грубых духом».

Достигнув единения с богом, каждое действие, совершённое членом этой элиты, ощущалось как совершаемое «не во времени, а в вечности» и обладало огромным мистическим значением. Эту тайную мудрость, «извлеченную из самых сокровенных глубин Божественной Бездны» поведал один из адептов весьма озадаченному инквизитору, добавив: «лучше весь мир будет разрушен, чем “свободный человек” воздержится хоть от одного поступка, к которому побуждает его природа» (Норман Кон. «Погоня за Тысячелетним царством»).

Спонтанность действия «свободного человека» становится для Братьев неотъемлемой чертой святости (тут можно проследить явные параллели уже с тантрическим буддизмом). Эта же внутренняя свобода — источник для любых социальных идей и практик еретиков, включавших отрицание церковной иерархии и радикально коммунистические взгляды на собственность (которые подчас служили оправданием для воровства и грабежей).

Однако всё тот же элитизм сыграл с учением злую шутку — как обычно, оказалось, что «некоторые животные более равны, чем другие»: статус «живого бога» резервировали за собой лидеры культа, как например объявивший себя новым Христом Николас Базельский, который даровал своим последователям «свободу от всякого греха» только в обмен на полное подчинение его собственной воле.

Тем не менее, Мюррей Букчин в «Экологии свободы» относит Братьев и их идеи к «наследию свободы» (в противоположность «наследию владычества»): «освобождение от строгой внутренней регламентации чувств и телесных движений становится субъективным аспектом экзистенциально освобожденного индивида... без которого понятие свободы остаётся лишь внешней социальной абстракцией».

Отголоски идей Братьев на протяжении веков будут вновь и вновь звучать не только в трудах различных философов (включая Штирнера и Ницше), но и в самых различных художественных и общественных движениях — от символистов конца 19 века и сюрреалистов 1920-х до контркультурных 60-х.

Иллюстрация: Иероним Босх — Сад земных наслаждений (центральная часть).

Среди многочисленных средневековых ересей, отметившихся не только радикальными идеями, но и радикальной практикой, особняком стоят Братья Свободного Духа.

Сделав своим девизом библейское «если же вы духом водитесь, то вы не под законом» (Послание к Галатам 5:18), последователи секты серьёзно напугали католическое духовенство, для которого они стали настоящей квинтэссенцией ереси и чуть ли не воплощением сатанизма.

К Братьям относят весьма широкий спектр учений и религиозных групп, которые распространились по всей северной и центральной Европе в 13-15 веках. К идеологам движения часто приписывают знаменитого христианского мистика Майстера Экхарта, который однако отрицал свою причастность к Братьям. Также скрытым адептом секты (в частности её «нудистского» ответвления — Адамитов) некоторые историки считают живописца Иеронима Босха.

Ересь в первую очередь пустила свои корни в городах, на фоне широкомасштабного классового конфликта между торговой знатью и ремесленниками. Однако сводить всё к классовым противоречиям будет как минимум грубым упрощением, особенно учитывая, что адепты Братьев являлись выходцами из самых разных социальных слоёв.

Что их действительно объединяло, так это радикальная этическая доктрина в стиле хасан-ибн-саббаховского «ничто не истинно, всё дозволено» с небольшой корректировкой: для посвящённых всё было истиной и, соответственно, всё было дозволено. Они верили в то, что каждый христианин оправдан Святым Духом, пребывающим в нём, и что именно изнутри, а не снаружи из Церкви, исходит вся благодать. Соответственно, братья (и сёстры) ощущали себя духовно избранными, подобно гностическим пневматикам: «мужчина [и, конечно, женщина] может совершить греховный поступок, не будучи при этом во грехе, и пока он действует с намерением следовать воле Духа, его поступок хорош» (Джеффри Б. Расселл. «Религиозное инакомыслие в Средние века»).

В отличие от большинства аскетических сект (из которых во многом вышел протестантизм) представители Братьев не придавали аскетическим практикам внутренней ценности, прославляя гедонизм. После того как адепт посредством различных техник, от самоистязания до культивирования абсолютного безразличия ко всему вокруг (обучение могло длиться годами), достигал нужного состояния сознания (которое считалось буквальным «преображением в Бога») он получал вознаграждение — делать всё, что заблагорассудится. Всё вокруг теперь принадлежало ему, любые его поступки были освящены божественным светом.

Все бдения, посты и воздержания отбрасывались, а истинной духовной практикой становились чувственные наслаждения: лучшие вина и яства для живота, изящные наряды для тела. Иногда адепты специально одевались как аристократы, что было для своего времени немыслимым кощунством и источником путаницы, ведь в средневековье различия в одежде формально маркировали различия в статусе.

(продолжение в следующем посте)

«Баллада о Леноре» (1839) — Орас Верне.

Сюжет картины основан на стихотворении «Ленора», написанном в 1773 году немецким поэтом Готфридом Августом Бюргером (позже под впечатлением от него Эдгар Алан По сочинит и свою готическую «Ленор»).

Действие происходит во время Семилетней войны. Войска Фридриха II возвращаются на родину после битвы под Прагой. Юная Ленора ждёт своего возлюбленного, Вильгельма, но не встречает его среди вернувшихся солдат. Убитая горем, она клянёт немилостивого Бога и взывает к смерти.

Ночью к её крыльцу подъезжает всадник на чёрном коне — это Вильгельм, который просит Ленору скорее отправиться с ним «в приют укромный» в ста милях от дома. Ленора садится на коня, и они в бешеном темпе скачут всю ночь, при этом Вильгельм постоянно приговаривает «гладка дорога мертвецам!».

Под утро они прибывают к воротам кладбища. Со всадника кусками спадает вся одежда вместе с кожей — «она в руках скелета». Супружеское ложе, которое обещал ей Вильгельм, оказывается могилой.

Кроме весьма топорных феминистских заходов с вездесущими объективирующими мужиками и имитациями порно-камеры (давно ставшей мейнстримом любого коммерческого видео) новый шумный боди-хоррор «Субстанция» пытается давить сразу на несколько болевых точек современного (преимущественно западного) общества.

Спойлеры!

1. Старение.

Проблема старения населения становится общемировой, и развитые страны в полной мере начинают ощущать её последствия. Если на макроэкономическом уровне главным решением остаётся завоз мигрантов из более молодых стран, то на уровне микросоциальном и индивидуально-психологическом универсальных рецептов так и не появилось. Пока японцы озабоченно придумывают роботов, которые будут ухаживать за одинокими пожилыми людьми, Запад активно напирает на пластическую хирургию и фармацевтику.

Особая грань, подсвеченная лицом главной героини, суперзвезды Элизабет Спаркл (Деми Мур) — женское старение, детально раскрывается в контексте двух следующих «болей».

2. Тело.

Образ тела, ставшего для западного мира единственно важной реальностью (которая может быть вообще не связана с конкретным телесным опытом, ведь виртуальный образ всё более значим), подрывается тем же неотвратимым апокалипсисом старости.

Стандартные методики, предлагающие различные стили потребления в качестве жертвоприношения богу собственного тела — фитнес, покупка гаджетов, следящих за состоянием организма, правильное питание, консультации врачей и блогеров, пластические операции и т.п., не спасают от неотвратимой реальности «старости и смерти». А виртуальная реальность (от бьюти-фильтров до цифровых аватаров) всё ещё остаётся блёклым суррогатом, дешёвым тональником для скучной вечеринки.

Трансгуманизм, биохакинг, перенос сознания, VR — современный религиозный ответ на вечную проблему, которая в виду массового старения населения обретает характер эпидемии с лёгкими нотками помешательства.

3. Одиночество.

Изоляция и отсутствие устойчивых социальных связей (за пределами профессиональных контактов) становится массовой проблемой, усугублённой разложением нуклеарной семьи (вслед за исчезновением расширенной), урбанизацией и ещё рядом факторов.

Роль бабушки, вокруг которой ранее часто строилась социальность стареющих женщин, не зарезервирована в мире одиночек, а конкуренция со стороны молодежи на рынке труда не способствует сохранению профессиональных контактов. Потерявшая работу Элизабет Спаркл, несмотря на статус суперзвезды, мгновенно остаётся абсолютно одна — она пытается уцепиться даже за неприглядный шанс в лице бывшего одноклассника, пытаясь сохранить хоть какую-то социальную «значимость».

Кстати, в разрезе проблемы изоляции можно проследить интересные параллели с Келли Энн, главной героиней фильма «Красные комнаты». Она также ведёт одинокое герметичное существование, практически не контактируя ни с кем вживую за пределами фэшн-фотосессий.

Однако по мере развития сюжета «Комнат» Келли Энн становится полным антиподом Элизабет Спаркл, обретая субъектность и силу влиять на происходящие события.  Спаркл же по ходу фильма полностью вверяет себя в руки внешних сил (хотя можно ли считать её прошлую актёрскую карьеру чем-то отличным — большой вопрос), целиком теряет свою субъектность, в итоге превращаясь в жижу (буквально).

Ну и последнее, что хотелось бы отметить, уже больше в плане эстетики, хотя и тут при желании можно раскопать социологические артефакты.

Конечно, фильм гротескный — это вообще основной приём «Субстанции», как и большинства боди-хорроров. Но даже на их фоне он будто бы пытается выделиться, выглядеть как можно более шокирующим. Дело в том, что современный зритель приобрёл уже столь высокую толерантность к любому шок-контенту, что режиссёру приходится напряжённо тужиться и в плане визуальных эффектов, и в плане сюжетных вывертов, чтобы хоть как-то пронять скучающую аудиторию. Тоже, конечно, многое говорит о нашем обществе.

В новом видео на youtube-канале «Заговор Чёрного Сердца» мы распакуем и поместим на мемный политический компас современные технооптимистические движения и идеологии: правые и левые, корпоративные технократы и свидетели полностью автоматизированного лакшери-коммунизма, серьёзные дяди в костюмах и сумасшедшие интеллектуалы в университетах, большевик Илон Маск и стартапер Владимир Ильич.

Видео также доступно на Бусти (в открытом доступе).

​«Под “прогрессом невежества” мы подразумеваем не столько исчезновение необходимых знаний… сколько постоянное ослабление критического мышления; то есть базовой способности человека одновременно понимать и сам мир, который дал ему жизнь, и то, какие условия делают восстание против этого мира моральной необходимостью.

Эти аспекты не являются полностью независимыми, поскольку критическое суждение требует минимального культурного базиса, начиная от способности участвовать в дискуссии и овладения элементарными языковыми навыками, которые призван разрушить весь “неоязык”. Необходимо, однако, различать два вида невежества, поскольку повседневный опыт демонстрирует, что человек может одновременно знать всё и при этом не понимать вообще ничего».

Ж.-К. Мишеа. Школа невежества.

Иллюстрация: Франсиско Гойя — Сурки (из серии «Капричос»).

​Несмотря на то, что симпатии (равно как и антипатии) Эрнсту Юнгеру выражают представители самых разных политических течений, в его творчестве не так часто встречаются описания предпочитаемых им политических проектов и социальных альтернатив.

После раннего «Рабочего», в котором он с оптимизмом предрекает зарождение глобального государства, пышущего жаром тотальной мобилизации, массового энтузиазма и технофилии, взгляды немецкого мыслителя меняются весьма основательно. Главным катализатором становится, конечно, Вторая мировая война. Именно во время неё Юнгер создаёт свой, пожалуй, самый развёрнутый политический проект — эссе «Мир», в котором описывает возможное устройство послевоенной Европы.

В качестве альтернативы сборищу рвущих друг друга на части национальных государств он предлагает объединение всех европейских наций под общей крышей — и хотя за это его иногда называют чуть ли не провозвестником Европейского Союза, то, что представлял Юнгер, конечно, несколько отличается от современного пространства экономической и бюрократической унификации.

Юнгер предлагает двухэтажную систему: «единообразность организации во всём, что касается технических вопросов, промышленности, торговли, связи... а также обороны» — с одной стороны и культурно-историческое многообразие языков, народов, традиций и верований («не бывает слишком много цветов на палитре») — с другой. Тут мы ещё слышим отзвуки единого унифицированного мира Рабочего, но уже едва заметно начинают проклёвываться характерные для более позднего творчества мотивы противостояния технократической цивилизации (Корабль) и внутреннего пространства свободы (Лес): «необходимо, чтобы в жизни человека, как и в конституции [единой Европы], технические знания находились на своём месте. Режимы и методы технического мышления не должны вторгаться туда, где будет цвести человеческое счастье, любовь и благополучие. Интеллектуальные, титанические силы должны быть отделены от сил человеческих и божественных и подчинены им».

«Европейская конституция должна умело отличать культурный план от плана материальной цивилизации, формируя их в картину и рамку так, чтобы объединить их преимущества для человечества. Оно должно создать территориальное и политическое единство, сохраняя при этом историческое разнообразие... Государство как высший символ технических достижений вовлекает народы в свои труды, но они живут свободно под его защитой. Тогда история возьмётся за дело и придаст новое содержание старым формам. Европа может стать отчизной, но на её территории сохранится множество родин».

Всё это, как минимум по форме, напоминает пассажи о европейской федерации из «Идеи Империи» Алена де Бенуа, где общий «духовный принцип» (о нём у Юнгера — ниже) объединяет сохраняющие свою многообразную идентичность народы Европы в общее пространство империи (об “imperium” говорит и Юнгер). С той разницей, что для де Бенуа, национальное государство — красная тряпка, для Юнгера же старые нации могут органично вписаться в полотно единой Европы, при этом не стирая этнических идентичностей. При этом, конечно, надо отметить, что Юнгер писал своё эссе в совсем другом мире, не затронутом глобализацией рынков, массовой миграцией и размыванием культурных границ.