Вчера посмотрела «Партенопу» Соррентино. Сидела с таким лицом — 🗿. Режиссер весь фильм пинает ногами и без того избитый троп о роковой женщине с вечно глубоким декольте, в которую влюбляются все мужчины в радиусе километра, даже если они летают рядом на вертолете (я не шучу). Наверное, это то, как мужчины в целом видят жизнесуществование женщины. Соррентино, правда, к этому добавил еще метафору о Неаполе — и повторил ее шесть раз, чтобы зритель точно понял. Самая удачная находка — Гэри Олдмен, который вроде как закончил карьеру, но, видимо, не смог избавиться от соблазна сыграть у Соррентино усталого гея, который смешно падает со стула и единственный из персонажей не влюбляется в главную героиню, чем приносит измученному зрителю заметное облегчение. Но сегодня утром проснулась с воспоминаниями о «Партенопе». Всё-таки я совершенно беспомощна перед красотой этой картины. К ней, в конце концов, невозможно подойти меркой критической оценки. Как зритель, я вообще не могу оценивать этот фильм. Он сомнительный, пошлый, поверхностный — и совершенный. Как и все работы Соррентино, он служит лишь подтверждением того, как режиссер умеет работать с языком, насколько тонок и чувственен его взгляд на родную страну, на бытие. Почитала рецензии, и несколько критиков написали, что с таким же успехом Соррентино мог бы снять двухчасовую рекламу парфюма или модный показ. Но ведь он и снял рекламу — самой человеческой жизни, эстетизировав ее сверх всякой меры. Это просто вызов, соревнование: мы делаем это, потому что так красиво — и всё. По своему смыслу эта мысль напоминает мне любимый фрагмент из «Возвращения в Брайдсхед»: — По-моему, это красиво. — Но нельзя же верить во что-то просто потому, что это красиво. — Но я именно так и верю. Недавно читала, что Пастернак с детства был поражен именно красотой церковной службы. Я обожаю Великий вход — музыкально и драматургически это самая красивая часть литургии. В книгах я теряю интерес к повествованию, если не нахожу ни одной мало-мальски пристойной метафоры. Для меня всё должно быть красиво, чтобы поверить. Даже если оно пусто. Поэтому Соррентино, конечно, режиссер, перед которым я бессильна. Особенно, когда он включает Коччанте в конце. Накануне смотрела «Всё, что нам кажется светом», фильм из Индии, взявший Гран-при Каннского кинофестиваля. Он противоположен «Партенопе», потому что почти документален, горек, в конце концов, даже неприятен в своей честности. А Соррентино — это поэзия. «Партенопа» — летнее стихотворение о течение жизни. Этот фильм хорошо смотреть на вилле в Италии в сиесту, пока ешь сорбет и ждешь, когда высохнет купальник, а на полке лежит томик Д’Аннунцио в ожидании пляжного чтения. Судьба Италии — в судьбе ее торжественных поэтов.