Дедушке – Михаилу Семёновичу Ревякину, прошедшему две войны и заставшему третью... I Такой большой — в шинели, под дождём, ни грамма сходства с площадным вождём, стоит и свысока на всех нас смотрит. А мы мельчаем, вертимся, спешим... А он захочет если — до вершин! Он помнит как они "в разведку по три" ходили по сердитой лютой мгле. Они недавно жили на земле — огромные старшие великаны. Но враг был тоже грозен и велик. Об этом написали много книг — нечитанные старые романы. А что сейчас? Всё тот же дождь — свинцов. И снова сотни тысяч молодцов мужают — набирают вширь и в росте. Равняются и строгий держат строй, пока ты пьёшь свой виски на Тверской и праздно по субботам ходишь в гости. II И мне бы осудить, да я слаба. Я не снаружи, но внутри врага выслеживаю и беру на мушку. "Начни с себя!" — мне говорил отец. Я завтра же на поезде в Донецк уеду тишину из крана слушать и грохот от распоротых небес, молитвы, что летят наперерез. И маму посеревшую от горя: "Когда-нибудь ведь кончится война?" Мы с мамой наблюдаем из окна как берега захватывает море – Донецкое. Так кладбище у нас зовётся. Мама говорит: "Неровен час уйду туда лежать с роднёю рядом. Прикупишь мне сосновый макинтош..." — Порою слово – ядовитый нож. Не говори так, мамочка, не надо. III Что наши жизни для войны? Балласт. Здесь даже батальон "Донбасс Палас" по полной платит и сдаёт отчёты в небесное бюро четырежды в году. А те, кто стали лучшими в Аду, раз в пару суток провожать кого-то по новенькой дороге на Ростов /из края роз, поэтов, блокпостов/ везут на электричку скоростную "Ростов—Вальгалла". Да, такая есть... И я им не хочу ни в душу лезть, ни в сердце, как в квартиру обжитую. И всё же, что такое жизнь в раю? Когда я с первой ноты узнаю гудок завода и гуленье ветра, что путается в грязных волосах, раскладывая смерть на голоса, ушедших вниз под землю на два метра. Анна Ревякина | Подписаться