Дедушке – Михаилу Семёновичу Ревякину, прошедшему две войны и заставшему третью... I
Такой большой — в шинели, под дождём,
ни грамма сходства с площадным вождём,
стоит и свысока на всех нас смотрит.
А мы мельчаем, вертимся, спешим...
А он захочет если — до вершин!
Он помнит как они "в разведку по три"
ходили по сердитой лютой мгле.
Они недавно жили на земле —
огромные старш
ие великаны.
Но враг был тоже грозен и велик.
Об этом написали много книг —
нечитанные старые романы.
А что сейчас? Всё тот же дождь — свинцов.
И снова сотни тысяч молодцов
мужают — набирают вширь и в росте.
Равняются и строгий держат строй,
пока ты пьёшь свой виски на Тверской
и праздно по субботам ходишь в гости.
II
И мне бы осудить, да я слаба.
Я не снаружи, но внутри врага
выслеживаю и беру на мушку.
"Начни с себя!" — мне говорил отец.
Я завтра же на поезде в Донецк
уеду тишину из крана слушать
и грохот от распоротых небес,
молитвы, что летят наперерез.
И маму посеревшую от горя:
"Когда-нибудь ведь кончится война?"
Мы с мамой наблюдаем из окна
как берега захватывает море –
Донецкое. Так кладбище у нас
зовётся. Мама говорит: "Неровен час
уйду туда лежать с роднёю рядом.
Прикупишь мне сосновый макинтош..."
— Порою слово – ядовитый нож.
Не говори так, мамочка, не надо.
III
Что наши жизни для войны? Балласт.
Здесь даже батальон "Донбасс Палас"
по полной платит и сдаёт отчёты
в небесное бюро четырежды в году.
А те, кто стали лучшими в Аду,
раз в пару суток провожать кого-то
по новенькой дороге на Ростов
/из края роз, поэтов, блокпостов/
везут на электричку скоростную
"Ростов—Вальгалла". Да, такая есть...
И я им не хочу ни в душу лезть,
ни в сердце, как в квартиру обжитую.
И всё же, что такое жизнь в раю?
Когда я с первой ноты узнаю
гудок завода и гуленье ветра,
что путается в грязных волосах,
раскладывая смерть на голоса,
ушедших вниз под землю на два метра.
Анна Ревякина | Подписаться
