Анна Тарасова / окно на втором этаже

ПОДРАЖАНИЕ СЕРЕБРЯНОМУ (?) ВЕКУ

5.

* * *

Кажется, меня убьет не током
И не ядом памяти моей,
Павшей в наступлении жестоком
Зимних дней, ночей и снова дней.

И не гильотины ровный прочерк
Вспыхнет в связках камер и ключей.
И не шаг с моста. Меня прикончат
Тысячи печальных мелочей.

Тысячи тоскливых безделушек,
Слов, не ставших оловом, придут
Их слепые жестяные туши
И меня в ладонях перетрут.

Будет тишь… но вдруг огнем последним
На поверхность рисовых страниц,
Чистых, и нетронутых, и бледных,
Черной кровью хлынет из глазниц.

О, мои пустые сновиденья!
Отсеченных крыл победный взмах.
Утоленной жажды отреченья
Темный луч на голубых снегах.

1908 (1936?)

…THE HONEYBEE


Нужно, чтобы все оказалось гораздо проще:
Октябрь. Известка на волосах,
Замыкание транспорта и неловкое освещение
Улиц, подернутых таким же смоляным блеском,
Как экран, тиранично вколачивающий нас в наши лица.
Встопорщенный ангел ударяется макушкой об углы,
В темноте наступает на пики, разбросанные по полу.
Птенец с продавленной грудью, который в самом деле был, а потом спекся,
Но и ему нашлось место где-то на уровне лазейки в полынье —
Пищать во все горло про ненужность собственных перьев.

Honeybee, honeybee…
Говорят, там
Даже правду получается пить, не сгибаясь пополам от горечи.
Там великолепно-холодная внешняя сторона
Прощает им целые строфы золота, безапелляционно вычеркнутые из поэм.
Там их уже помнят, даже на входе не спрашивают имена.
Она пальцами тушит свечу, стягивает полупрозрачный сон и становится госпожой Очевидность.
А он, господин Очевидность, неизменно верный самому себе, провисает на всех своих тонких нервах, как на стальных проводах.
Ближе к утру дьявольский дым стоит над машинами луна-парка,
В глубине мрака и в упоительной невзрачности первых трамваев
Она идет, зная, что никогда не доберется до нужного места —
Отвлекается на бездушную пейзажистику, зная, что никогда не доберется до сути.

Oh honeybee, что же делать, на всем неудачно смыкаются обстоятельства, набегают волны полуночного бруксизма,
Маячат запястья крестов и указатели баров, наброски расстрельных списков...
Это твое лицо на афишах как сводка прогнозов погоды: аномальные холода, бессонница, метеоритный дождь.
И эти полотна завороженной речи, пущенные по ветру, как всякая роскошь —
Они теперь просто есть, но кто же им запретит:
Ведь там, говорят, даже пчелы делают золото под наведенным браунингом, не теряя рассудка.