Только что провела свою вторую лекцию на английском. В Нью-Йорке. Для американцев, которые меня не знают. И, кажется, получается очень здорово. Вторую неделю подряд ловлю волшебное и необычное чувство: у меня снова работают давно забытые мускулы. Когда-то в прошлой жизни я вела свои первые лекции в Санкт-Петербурге. Тогда меня никто не знал, а я совсем не знала моих слушателей. Помню, как страшно было шутить (вдруг не посмеются?) и загадывать загадки (вдруг не отгадают?). Еще помню, что представление о слушателе у меня было такое, какое нам прививали в консерватории — мол, слушатель — существо требовательное, но необразованное, и нужно его нежно «окультурить», но так, чтобы нигде не ошибиться в инициалах и не упасть в его глазах. И вот я перед каждой лекцией тряслась, как осиновый лист, а в итоге неизменно видела заинтересованные глаза, слышала стеснительный смех и чувствовала, что слушатель сам опасается показаться перед тобой невеждой. Тогда я быстро очухалась, перестала изображать ученую и разрешила себе получить ни с чем не сравнимое удовольствие, от которого я теперь зависима, как наркоманка — разрешить себе на сцене получить такой кайф от музыки, чтобы заразить им всех присутствующих, и через десятки сердец удесятерить своё чувство. Свою русскоязычную аудиторию я узнала, поняла и полюбила. Нью-Йоркцев я заранее не знала и побаивалась. В итоге оказалось, что они такие же, как петербуржцы, я с ними — такая же, и механизмы, по которым развиваются наши отношения — абсолютно такие же. Ко мне на первую лекцию пришло 17 человек, сегодня было уже 25, часть притащили с собой друга/жену и перед лекцией гордо сообщили мне об этом. На первой лекции все сидели капельку ошарашенные, на вопросы отвечали вяло, смеялись над шутками только под конец встречи. Сегодня — улыбались, отвечали чуть более смело, смеялись громко, даже в паре мест, где я этого не ожидала. Пока у нас очень туго с сессиями вопросов и ответов: звучит один-два вопроса, а дальше все улыбаются и пожимают плечами, мол, вопросов нет. Но это — дело наживное, в Питере тоже было именно так. В отличие от русскоязычных лекций, перед которыми я очень люблю со всеми поболтать перед входом, перед англоязычными я панически шкерюсь в угол и кручу в голове несколько приветственных предложений, потому что мне кажется, что я забыла английский язык. Пока мой максимум — кивнуть и неестественным голосом сказать «Hello, nice too see you!» и продолжить нарезать круги по коридору перед залом, потирая потные ладошки. Но и это со временем изменится: старые мускулы снова работают, это со мной уже было, я перечитываю второй раз одно и то же место в собственной биографии. Сегодня перед лекцией меня поймал мужчина, который был в прошлый раз, и сказал мне, что мои лекции прекрасны и что он абсолютно шокирован моей подачей. Молодая японка после лекции подошла ко мне и рассказала, что любит музыку Бородина и Калинникова. Завсегдатая библиотеки, прекрасная пожилая женщина, рассказала мне, как сильно она ждет лекцию про Рахманинова, и смущенно поделилась, что ей сложно слушать Шостаковича — спросила, как ей с этим быть, что делать? Я заверила ей, что я ей помогу. Рокер-гитарист после лекции похвастался, что умеет играть «Полет Шмеля». В общем, я почувствовала, что это абсолютно наши с вами диалоги о музыке, только на английском. Как оказалось, это действительно мелочь. Вторая часть — постом ниже.