У меня особые отношения со стюардессами Люфтганзы. Сегодня как раз летела этой авиакомпанией из Франкфурта в Хельсинки. На посадке я запихала свой чемоданчик на багажную полку. Там уже лежали рюкзаки, поэтому получилось кривовато: я затолкала своим чемоданом один из них поглубже к стенке. Во мне включился Емеля из мультика: мне показалось, что раз полка закрывается, то «и так сойдет». Я ошибалась: так не «сойдет». Лучше было все-таки достать рюкзак и поставить рядом чемоданчик узкой стороной. Узнала я об этом так. Перед взлетом по салону прошла стюардесса. Увидела, что чемоданчик лежит горизонтально. Сердито спросила: — Чей это багаж? — Мой. — А почему вы его так положили? Тут я подумала, что её вряд ли интересуют конкретные причины моего поступка, и от меня требуется извиниться и что-то предпринять. — Извините! Хотите я его под ноги себе заберу? Стюардесса совсем рассердилась, не ответила и стала сама передвигать на полке чемоданчик и рюкзак. Было очень неловко. Я извинилась еще раз. Когда она закончила, она повернулась ко мне и свирепо сказала: — А вообразите, если все в салоне начнут ставить так свои чемоданы! Что это тогда будет, вы об этом подумали? Я еще раз жарко извинилась и стюардесса ушла. Её тон и слова могли бы меня шокировать — давненько меня не отчитывали! Но дело в том, что на моем прошлом рейсе Люфтганзой меня тоже отчитала стюардесса. Это у нас такая традиция. Тогда дело было так. У меня был пересадочный рейс Берлин-Мюнхен. Мы погрузились в самолет, пристегнули ремни, но все никак не взлетали. Через полчаса подъехала машина и начала долго и тщательно обрабатывать самолет антифризом. Еще через 15 минут я все подсчитала, поняла, что не успеваю на свой следующий рейс и пришла в отчаяние. Я нажала на кнопку вызова стюардессы, чтобы спросить, подождет ли меня самолет в Мюнхене. Десять минут стюардесса не подходила, и тогда я решила, что кнопка не работает, и решила подойти к ней сама. Это была фатальная ошибка! Пока я шла по проходу, стюардесса начала что-то говорить по громкой связи на немецком, которого я не понимаю. В тот момент, когда она почти перешла на крик, я поняла, что она обращается ко мне. Я остановилась. Кто-то из салона сказал мне по-английски, что мне нужно сесть обратно и пристегнуть свой ремень. Я вернулась на место. Через пятнадцать минут самолет начал взлетать. После набора высоты я высматривала стюардессу, чтобы все-таки спросить насчет моего рейса, и очень обрадовалась, когда она начала разносить пассажирам воду. Думаю, протянет мне стаканчик, тут-то я её и спрошу! Когда тележка поравнялась с нашим рядом, стюардесса меня увидела и спросила: — Вы — та мадам, которая вставала? Я радостно ответила, мол, да, это я; но прежде, чем я начала свой вопрос, стюардесса обрушила на меня весь свой гнев: — Я вам много раз по громкой связи сказала, чтобы вы сели! А вы не подумали, что я не просто так к вам не иду, когда нажимали кнопку вызова? Какой такой срочный вопрос не мог подождать, пока мы взлетим?! Стюардесса была в ярости! Я сначала растерялась, потом извинилась; она продолжила; тогда я попросила её не разговаривать со мной так, а она мне сказала «а как мне еще с вами разговаривать? Мне же надо, чтобы вы запомнили, что так делать нельзя!» У этой истории нет вывода. Есть лишь гипотеза: мы со стюардессами Люфтганзы не подходим друг другу. Какая-то неведомая сила заставляет меня косячить на их рейсах, не иначе. Я как будто чувствую, что именно на этих рейсах нужно что-то сделать не так, чтобы получить в качестве сувенира ностальгическое ощущение из детства, когда на тебя орёт какая-то тётя. Еще меня есть гипотеза, что в разных странах хамят по-разному. Даже захотелось сделать исследование оттенков хамства, потому что это важная и очаровательная часть местных социальных традиций. Пожалуй, попробую такое сделать!