Вы, возможно, заметили, что в своих публикациях мы используем эту букву.
ℹ️О самой недооценённой букве русского алфавита
🔘🔘Введена в 1783 по инициативе графини Екатерины Дашковойв целях экономии – раньше этот звук обозначался как «io», то есть в типографии для него требовалась не одна, а две литеры.
🔘🔘Точки сверху заимствованы у буквы из шведского языка (там есть «о» с двумя «рожками» – Ö), при этом специального названия для них придумано не было. Хотя, например, буква Й называется «и краткое», где «кратка» – тот самый значок над буквой.
🔘🔘Ё всегда имела довольно серьёзных противников, среди которых был сам Михаил Ломоносов. В советское время букву «признали официально» лишь в 1942, но на практике её использование так и не считалось обязательным.
🔘🔘Пренебрежение буквой Ё привело к целому ряду ошибок. Например, поэт Афанасий Фет на самом деле Фёт. А художники Николай и его сын Святослав в действительности Рёрихи.
🔘🔘Правило такое: точки над Е нужны, если их отсутствие ведёт к ошибочному прочтению и/или невозможности восстановить смысл слова без подробного контекста. Здесь показателен пример из «Петра Первого» Алексея Толстого: «При этаком-то государе передохнем!». Имелось в виду – «передохнём».
Хотел бы отметить, что нагнетание страха вокруг возможных апокалиптических сценариев, чрезмерный алармизм и спекуляции на ядерную тему не полезны, с духовной точки зрения.
Враг рода человеческого пытается посеять смятение и тревогу в сердцах людей, чтобы парализовать их волю и лишить мужества, ибо человеком, лишённым душевного мира, легче манипулировать. Он всего боится, он сам себя изнутри ослабляет и всегда нуждается во внешней опоре, а внешняя опора является нередко фактором манипулирования.
Христиане не боятся так называемого «конца света». Мы ждём Господа Иисуса, Который придёт в великой славе, уничтожит зло и будет судить все народы. Но такое упование вовсе не означает, что мы должны сидеть сложа руки и молча наблюдать за происходящим, попуская злу торжествовать. Напротив, наше земное призвание – быть воинами Господа и вести, по слову апостола, брань против духов злобы поднебесных (Еф. 6:12), противостоять злу и отстаивать высокие нравственные идеалы. Вот такое целеполагание у России, как говорят, на внешнем контуре.
Доклад Святейшего Патриарха Кирилла на пленарном заседании XXVI Всемирного русского народного собора 28 ноября 2024 года
Грех любящему Бога не что иное, как стрелы от неприятеля на сражении. Истинный христианин есть воин, продирающийся сквозь полки невидимого врага к Небесному своему отечеству, по апостольскому слову: отечество наше на Небесах. А о воинах говорит: «несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем» (Еф. 6:12).
Пустые века сего желания удаляют от отечества, любовь к тем и привычка одевают душу нашу как будто в гнусное платье; оно названо от апостолов «внешний человек».
Мы, странствуя в путешествии сей жизни, призывая Бога в помощь, должны гнусности той совлекаться, а одеваться в новые желания, в новую любовь будущего века и через то узнавать наше к Небесному отечеству приближение или удаление, но скоро сего сделать невозможно, а должно следовать примеру больных, которые, желая любезного здравия, не оставляют изыскивать средств для излечения себя.
28 ноября – ДЕНЬ ПРЕСТАВЛЕНИЯ ПРЕПОДОБНОГО ГЕРМАНА АЛЯСКИНСКОГО
Тропарь, глас 7 (Валаамский напев)
Звезда преяркая Церкви Христовой, на севере просиявшая, всех к Царству Небесному путеводящая, учитель и апостол истинной веры, ходатай и защитник гонимых, украшение превосходное Святой Церкви в Америке, преподобный отче Герман Аляскинский, молись ко Господу Спасителю нашему о спасении душ наших.
…После ужина матушка велит Маше взять из буфета на кухню людям всё скоромное, что осталось, и обмести по полкам гусиным крылышком. Прабабушка Устинья курила в комнатах уксусом и мяткой – запахи мясоедные затомить, а теперь уже повывелось. Только Горкин блюдёт завет. Я иду в мастерскую, где у него каморка, и мы с ним ходим и курим ладанцем. Он говорит нараспев молитовку – «воскурю‑у фимианы-ладаны… воскурю‑у… исчезает дым и исчезнут… тает воск от лица-огня…» – должно быть, про дух скоромный. И слышу – наверху, в комнатах, – стук и звон! Это миндаль толкут, к Филиповкам молочко готовят. Горкин знает, как мне не терпится, и говорит: – Ну, воскурили с тобой… ступай-порадуйся напоследок, уж Филиповки на дворе.
Я бегу тёмными сенями, меня схватывает Василь-Василич, несёт в мастерскую, а я брыкаюсь. Становит перед печуркой на стружки, садится передо мной на корточки и сипит: – Ах, молодой хозяин… кр-расота Господня!.. Заговелся малость… а завтра «ледяной дом» лить будем… а‑хнут!.. Я вырываюсь от него.
В кухне Марьюшка прибралась, молится Богу перед постной лампадочкой. Вот и Филиповки… скучно как…
В комнатах все лампы пригашены, только в столовой свет, тусклый-тусклый. Маша сидит на полу, держит на коврике, в коленях, ступку, закрытую салфеткой, и толчёт пестиком. Медью отзванивает ступка, весело-звонко, выплясывает словно. Матушка ошпаривает миндаль, – будут ещё толочь!
Я сажусь на корточках перед Машей, и так приятно, миндальным запахом от неё. Жду, не выпрыгнет ли «счастливчик». Маша миндалём дышит на меня, делает строгие глаза и шепчет: «где тебя, глазастого, носило… всё потолкла!» И даёт мне на пальце миндальной кашицы в рот. До чего же вкусно и душисто! Я облизываю у Маши палец. Прошу у матушки почистить миндалики. Она велит выбирать из миски, с донышка. Я принимаюсь чистить, выдавливаю с кончика, и молочный, весь новенький миндалик упрыгивает под стол. Подумают, пожалуй, что я нарочно. Я стараюсь, но миндалики юркают, боятся ступки. Я лезу под стол, собираю «счастливчиков», а блюдечко с миндаликами уже отставлено.
– Будет с тебя, начистил. Я божусь, что это они сами уюркивают… может быть, боятся ступки… – и вот они все, «счастливчики», – я показываю на ладошке.
– Промой и положи. Маша суёт мне в кармашек целую горсть, чистеньких-голеньких, – и ласково щекочет мою ногу. Я смотрю, как смеются её глаза – ясные миндали, играют на них синие зрачки-колечки… и губы у ней играют, и за ними белые зубы, как сочные миндали, хрупают. И вся она будто миндальная. Она смеётся, целует меня украдкой в шейку и шепчет, такая радостная:
– Ду-сик… Рождество скоро, а там и мясоед… счастье моё миндальное!.. Я знаю: она рада, что скоро её свадьба. И повторяю в уме: «счастье моё миндальное…»
Матушка велит мне ложиться спать. А выжимки-то? – Завтра. И так, небось, скоро затошнит.
Я иду попрощаться с отцом. В кабинете лампа с зелёным колпаком привёрнута, чуть видно. Отец спит на диване. Я подхожу на цыпочках. Он в крахмальной рубашке, золотится грудная запонка. Боюсь разбудить его. На дедушкином столе с решёточкой-заборчиком лежит затрёпанная книжка. Я прочитываю заглавие – «Ледяной дом». Потому и строим «ледяной дом»? В окнах, за разноцветными ширмочками, искрится от мороза… – звёздочки? Взбираюсь на стол, грызу миндалик, разглядываю гусиное перо, дедушкино ещё… гусиную лапку вижу, Палагею Ивановну…
Лампа плывёт куда-то, светит внизу зеленовато… потолок валится на меня с круглой зелёной клеткой, где живёт невиданный никогда жавороночек… – и вижу лицо отца. Я на руках у него… он меня тискает, я обнимаю его шею... – какая она горячая!..
– Заснул? На самом «Ледяном доме»? Не замёрз, а? И что ты такой душистый… совсем миндальный!..
Я разжимаю ладошку и показываю миндалики. Он вбирает губами с моей ладошки, весело так похрупывает. Теперь и он миндальный. И отдаётся радостное, оставшееся во мне, «счастье моё миндальное!..»
Давно пора спать, но не хочется уходить. Отец несёт меня в детскую, я прижимаюсь к его лицу, слышу миндальный запах… «Счастье моё миндальное!..»
