Никогда не читала Вадима Шефнера, и вот закончила «Сестру печали» — теперь хочется бегать кругами по Васильевскому острову и тыкать книжкой в лицо каждому встречному: «Очнитесь, глупцы, вот она, книга, нужная каждому!». Посоветовал мне книгу
Артем Сошников, у которого как раз вчера вышел выпуск подкаста
«Два авторских» с Татьяной Млынчик о Шефнере.
С описанием повести все просто: «Сестра печали» — автобиографический текст о войне, о том, как она надвигалась и как она произошла. Шефнер пишет так, как мало кто умеет: просто, емко и находя каждому слову нужное место. В его языке нет декоративных вихляний и искусственно слепленного ужаса, мир вокруг него бытовой и совсем обычный, будь он довоенный или военный, свободный или блокадный, цельный или развалившийся. Герой у него тоже совсем обычный — бывший детдомовец, учится в техникуме, живет в коммуналке, ищет и находит настоящую любовь. Простой и живой вокруг Васильевский остров — не мрачный и кладбищенский, не наполненный городскими сумасшедшими и пьяницами, а просторный и отзывчивый, с проспектом Замечательных Недоступных Девушек и Сардельской и Многособачьей линиями.
Непростое, как мне кажется, в «Сестре печали» только одно — время. Хронология текста довольно сбивчивая и не всегда последовательная, в своем рассказе Шефнер будто спотыкается, путается в своих же ногах. Особенно время ломается в последней трети, военной. И, думаю, это все же фича, а не баг: в прозе горя не должно быть времени, нет времени ни у войны, ни у потери, горе и память о нем размыты в бесконечности.
К слову, в 17 лет, когда я поступала в университет, месяц я прожила именно на Васильевском острове. Мы снимали квартиру с подругой, в типичном таком дворе-колодце, в котором я как-то пряталась от преследовавшего меня местного колдыря. Квартиру нам сдавал художник, помню только, что с масляными глазами. А еще помню, что в квартире было две комнаты: нормальная спальня и небольшая каморка с кроватью без матраса и целым шкафом икон и крестов, которую мы прозвали «комнатой смирения». Однажды, возвращаясь утром из бара, мы с подругой поругались, и я отправилась спать в эту самую комнату смирения. Комната свою функцию выполнила: в ней было так трудно, что я вернулась мириться к подруге уже спустя час. Вернись я туда сейчас, положила бы в противоположный красному угол потрепанную и тоже, наверное, смиренную «Сестру печали».
