Угораздило же высидеть клестят зимой, да ещё двадцать девятого февраля! Что это за день рождения, который бывает один раз за четыре года? Прямо хоть плачь: ни зелени, ни гусеничек; снег, холод... А родители хоть бы что! Вон папа-клёст — сидит себе на ёлке и песни поёт. А у самого пар из клюва, будто трубку курит! Это я так про клестят думаю. Только вижу, что сами клестята живут не тужат! Клестята кашу едят. Хороша каша из еловых семян! Каши наедятся — и спать. Снизу гнездо — как пуховая перинка, сверху мама — как перяное одеяльце. А изнутри каша греет. Ёлка клестят баюкает, ветер им песни мурлычет. Немного дней прошло — выросли клестята. Ни горлышки не застудили, ни носы не отморозили. Да толстые такие, что в гнезде тесно. И неугомонные: чуть из гнезда не вываливаются. Это, наверное, всё от забот маминых и от еловой каши. А ещё от яркого солнышка и морозного ветра. Нет, день рождения — всегда счастливый день. Пусть даже зима и мороз. Пусть даже двадцать девятого февраля. Всё равно! ЗИМНИЕ ДОЛГИ Расчирикался Воробей на навозной куче — так и подскакивает! А Ворона-карга как каркнет своим противным голосом: — Чему, Воробей, возрадовался, чего расчирикался? — Крылья зудят, Ворона, нос чешется, — отвечает Воробей. — Страсть драться охота! А ты тут не каркай, не порть мне весеннего настроения! — А вот испорчу! — не отстаёт Ворона. — Как задам вопрос! — Во напугала! — И напугаю. Ты крошки зимой на помойке клевал? — Клевал. — А зёрна у скотного двора подбирал? — Подбирал. — А в птичьей столовой у школы обедал? — Спасибо ребятам, подкармливали. — То-то! — надрывается Ворона. — А чем ты за всё это расплачиваться думаешь? Своим чикчириканьем? — А я один, что ли, пользовался? — растерялся Воробей. — И Синица там была, и Дятел, и Сорока, и Галка. И ты, Ворона, была... — Ты других не путай! — хрипит Ворона. — Ты за себя отвечай. Брал в долг — отдавай! Как все порядочные птицы делают. — Порядочные, может, и делают, — рассердился Воробей. — А вот делаешь ли ты, Ворона? — Я раньше всех расплачусь! Слышишь, в поле трактор пашет? А я за ним из борозды всяких корнеедов и корнегрызунов выбираю. А Сорока с Галкой мне помогают. А на нас глядя, и другие птицы стараются. — Ты тоже за других не ручайся! — упирается Воробей. — Другие, может, и думать забыли. Но Ворона не унимается: — А ты слетай да проверь! Полетел Воробей проверить. Прилетел в сад, там Синица в новой дуплянке живёт. — Поздравляю с новосельем! — Воробей говорит. — На радостях-то небось и про долги забыла! — Не забыла, Воробей, что ты! — отвечает Синица. — Меня ребята зимой вкусным сальцем угощали, а я их осенью сладкими яблочками угощу. Сад стерегу от плодожорок и листогрызов. Делать нечего, полетел Воробей дальше. Прилетел в лес, там Дятел стучит. Увидел Воробья, удивился: — По какой нужде, Воробей, ко мне в лес прилетел? — Да вот расчёт с меня требуют, — чирикает Воробей. — А ты, Дятел, как расплачиваешься? Как расплачиваешься? — Уж так-то стараюсь, — отвечает Дятел. — Лес от древоточцев и короедов оберегаю. Бьюсь с ними не щадя живота! Растолстел даже... "Ишь ты, — задумался Воробей. — А я думал..." Вернулся воробей на навозную кучу и говорит Вороне: — Твоя, карга, правда! Все за зимние долги отрабатывают. А я что хуже других? Как начну вот птенцов своих комарами, слепнями да мухами кормить! Чтобы кровососы эти ребят не кусали! Мигом долги верну! Сказал так и давай опять на куче навозной подскакивать и чирикать. Пока свободное время есть. Пока воробьята в гнезде не вылупились. СИНИЧКА НЕОБЫКНОВЕННАЯ Звонкоголосую и белощёкую нашу синицу называют большой или обыкновенной. Что большая, я с этим согласен: она больше других синиц пухляков, московок, лазоревок. Но что она обыкновенная, с этим я не могу согласиться! Она поразила меня с первой же встречи. А было это давным-давно. Она попалась в мой западок. Я взял её в руку, и она... умерла! Только что была живая и резвая, щипала с вывертами за пальцы — и вот умерла. Я растерянно разжал руку. Синичка неподвижно лежала на раскрытой ладони вверх лапками, и глаза затянулись белым. Я подержал её, подержал — и положил на пенёк.