Фото 1, 2 - Татарский пролив и кромка сахалинского побережья (фото автора), фото 3, 4 - памятник Лаперузу и уголок в его честь в школе села Пензенское, Сахалинская область (открытые источники)
Судьба как экспедиции Лаперуза, так и дискурса, носителем которого являлись ее члены и учредители, оказалась печальной. В 1788 г. оба корабля, “Астролябия” и “Буссоль”, потерпели крушение возле острова Ваникоро (Соломоновы острова), а выжившие путешественники, в т.ч. и сам Лаперуз предположительно были съедены аборигенами. Воистину судьба, достойная продолжателей дела Джеймса Кука! В 1789 г. началась Великая французская революция и политические планы лоббистов исследования и колонизации тихоокеанского региона развеялись, как дым на ветру. Главный спонсор экспедиции Лаперуза маркиз де Кастри после революции эмигрировал из страны и некоторое время воевал против Республики в составе сил эмигрантов-роялистов, а затем мирно почил в Нижней Саксонии. А что же сейчас? Лаперуз на российском Дальнем Востоке в наше время предстает чуть ли не тайным агентом Петербургского императорского двора, и в рассказах о нем местными всегда подчеркивается, что старина Жан-Франсуа отведал такого русского гостеприимства на Камчатке, что на всю оставшуюся жизнь запомнил (вот уж действительно). В честь мореплавателя установлено 3 памятника на Дальнем Востоке - в Петропавловске-Камчатском, поселке Де-Кастри (Хабаровский край) и селе Пензенском (Сахалинская область). А на Сахалине экскурсии на Крильон (на японские доты) и Монерон (к сивучам) в летний сезон становятся все более популярными, придавая совершенно новое семантическое значение французским топонимам. Вот и получается, что все складывается по заветам Марка Аврелия: Мир - изменение, жизнь - восприятие, а Лаперуз - пионер земли Сахалинской.
Попробуем по имеющейся топонимике реконструировать состав экспедиции Лаперуза:
- Жан-Франсуа де Лаперуз - руководитель экспедиции, капитан “Астролябии”; - Флерио де Лангль - капитан “Буссоли”; - Робер де Ламанон - физик, минералог и метеоролог; - Жан-Батист Бартелеми де Лессепс - дипломат и переводчик с русского языка, (спойлер) единственный выживший из участников экспедиции, в 1812 г., кстати, при Наполеоне назначенный комендантом оккупированной Москвы; - Поль Меро-Моннерон - военный инженер при Лаперузе; - Себастьен Бернизе - инженер-географ; - Жозеф Ла Мартиньер - медик и ботаник.
Что же можно сказать о символической иерархии деятелей ВМС Франции в глазах участников экспедиции? Почетные места заняли следующие персоналии:
- Луи де Бальб де Бретон де Крильон - один из наиболее уважаемых французских военачальников XVI в., упорно сражавшийся с гугенотами; - Шарль Эжен Габриэль де ла Круа, маркиз де Кастри - министр ВМС Франции (1780-1787 гг.), организовавший экспедицию; - Пьер-Андре де Сюффрен де Сен-Тропез - адмирал, отличившийся победами над британцами в ходе Семилетней (1756-1763 гг.) и Англо-французской (1778-1783 гг., читай - Войны за независимость США) войн; - Шарль-Анри-Луи д'Арсак де Тернэ - морской офицер, участвовавший в Семилетней и Англо-французской войнах, под началом которого в ходе последней служил Жан-Франсуа де Лаперуз; - Жак-Пьер де ла Жонкьер - адмирал, генерал-губернатор Новой Франции в 1746-1752 гг.
Какой же общий знаменатель можно вывести в перечне участников экспедиции и большинства ее “вдохновителей”? Большинство приведенных персоналий напрямую связаны с масштабной (пожалуй, крупнейшей в западном полушарии) Англо-французской войной 1778-1783 гг. - по сути это ее ветераны, то есть люди воевавшие против Британской короны и настроенные по отношению к ней враждебно. Причем некоторые персонали, на момент экспедиции уже почившие, а именно Шарль де Тернэ (ум. в 1780 г.) и Жак-Пьер де ла Жонкьер (ум. в 1752 г.), противостояли британцам еще раньше, в Новой Франции, которая Францией была потеряна в 1763 г. Жонкьер, будучи генералом-губернатором, укреплял рубежи французской колонии, выстраивая цепь фортов на границе и предчувствуя грядущую войну. Шарль де Тернэ возглавлял последнюю французскую атаку в Новой Франции в битве при Сигнал-Хилл на Ньюфаундленде в 1762 г.
Обратимся и к обстоятельствам экспедиции. Накануне ее в Париже был подписан Парижский мирный договор между Великобританией и прочими участниками противостояния, включая завоевавшие независимость США. Сама экспедиция, задуманная королем Людовиком XVI как довершение открытий Джеймса Кука, представлялась обывателям глубоко политизированной - пользуясь поверженным нейтралитетом Великобритании, исследования Лаперуза предполагали и оценку колонизационного потенциала территории. Соответственно, возвращаясь к персоналиям из топонимов, мы получаем весьма специфичный дискурсивный каркас (прямо-таки по М.Фуко), в котором пребывали участники экспедиции. Потому что, исходя из него, французский пласт топонимики на российском Дальнем Востоке представляет собой не что иное, как исполненную триумфализмом политическую акцию, направленную против Великобритании, иначе говоря, антибританскую пропаганду.
Между тем, тихоокеанская экспедиция Лаперуза 1785-1788 гг. фактически предопределила векторы уже российской колонизации как Сахалина, так и смежного побережья Приморского и Хабаровского краев более полувека спустя. Целый пласт топонимики, оставленной в наследство французской экспедицией, стал фактически коренным (и уважаемым) для русских переселенцев. Поэтому, несмотря на бурные волны топонимических преобразований в упомянутых регионах (советизация Южного Сахалина в 1946-1947 гг., “декитаизация” Дальнего Востока в 1972-1974 гг.), большинство французских топонимов мало того, что находятся в употреблении, но и сохранили официальный статус. Согласитесь, что в советский период поселок городского типа, сохраняющий название в честь французского маркиза (шевалье) де Тернэ, выглядит немного странно на фоне ортодоксальных адмирала Фокина и товарища Артема. Существует мнение, что французскую топонимику на Дальнем Востоке законсервировала банальная невежественность местного политического истеблишмента (так, жители пгт Терней Приморского края узнали про свое родство с шевалье его величества лишь от журналистов в 1990-е гг.), но мы его оставим за скобками сегодняшнего сюжета.
Что же случилось холодным летом 1787 г.? Два корабля экспедиции Лаперуза (“Буссоль” и “Астролябия”) в июне прибыли в современную бухту Терней, поставив себе задачу за период летней навигации открыть пролив, разделяющий Китайскую Тартарию (общеевропейское наименование Дальнего Востока до его включения в состав Российской империи) и Сахалин. Местные китайцы и китаизированные орочи уверенно утверждали, что пролив судоходен; айны на сахалинском берегу мнение коллег с материка поддержали. В течение двух месяцев Жан-Франсуа де Лаперуз на “Астролябии” вместе с капитаном “Буссоли” Флерио де Ланглем бороздили воды Татарского пролива в поисках заветного прохода. Так они достигли бухты Де-Кастри, где наткнулись гнетущее мелководье, из чего Лаперуз сделал вывод, что, возможно, пролив между материком и Сахалином и существует, но совершенно непригоден для мореходства - Невельской позже докажет обратное. Французы же повернули обратно на юг, где обогнули мыс Крильон и к концу августа двинулись в сторону курильского острова Симушир.
Поскольку французская топонимика достаточно неплохо сохранилась до наших дней в официальном поле, а некоторые топонимы восстанавливаются по актам переименования начала 1950-х гг., интересно взглянуть, какой логикой руководствовался “пионер земли Сахалинской” в процессе нанесения новых территорий на карту и их нейминга. Предлагаю разобраться в этом чуть подробнее.
В целом “коренной” пласт французской топонимики на отечественном Дальнем Востоке можно разделить на три составляющие - топонимы, связанные непосредственно с участниками экспедиции; топонимы, посвященные ключевым на тот момент лицам военно-морских сил Королевства Франция; наконец, прочие топонимы - например, зоологические (лососевые) или адресующие к населенным пунктам Франции, откуда родом происходили участники экспедиции (Дуэ, департамент Нор). См. карту.
Начну это повествование с небольшой личной прелюдии. В августе сего года нелегкая занесла меня в славный городок Томари, что на Сахалине. После симпатичного вояжа на руины синтоистского храма с бетонными ториями я по доброй традиции направился в городской музей, занимающий один кабинет в местном доме культуры. Заправляет музеем, как и подобает в глухих городках бывшего губернаторства Карафуто, местный кореец по имени Эрик Петрович (урожденный Дё Мен Вон) - Эрику Петровичу низкий поклон за душещипательную экскурсию. Заинтересовал же меня в музее стенд (см. фото автора) с графом Жаном-Франсуа де Лаперузом, удостоившимся звания “пионера земли Сахалинской”. Позже, проехавшись автостопом вдоль всего юго-западного побережья Сахалина вплоть до Невельска, я убедился, что Лаперуз в этих краях - фигура действительно культовая, хотя, казалось бы, к российской истории не имеющая никакого отношения.
Мартин Альмагро-Басч после “открытия” фокейского Эмпориона сделал блестящую академическую карьеру, перейдя к исследованиям первобытного общества на территории Испании. В свою очередь мировое признание к археологу пришло, когда под эгидой ЮНЕСКО он возглавил испанскую археологическую миссию по спасению археологических памятников на месте современной Асуанской плотины в Египте. Практически до самой своей смерти в 1983 г. Альмагро-Басч занимал престижную должность директора Национального археологического музея в Мадриде, который можно назвать эквивалентом Британского музея для Испании.
Как так вышло, что в общем-то не скрывающий того испанский фалангист (читай - фашист), начавший карьеру с сомнительных антропологических исследований, примкнувший к наиболее радикальной националистической группировке и в ее составе воевавший на фронте, по прошествии чуть более 40 лет со своей смерти по-прежнему остается персоной вполне себе положительной в национальной истории и археологии? Особенно странно этот вопрос звучит в контексте Испании, отличающейся весьма одиозным историческим ревизионизмом в последние годы.
Автору представляется, что объяснение этого кейса кроется в рассмотренном фокейском Эмпорионе. Несмотря на “пикантные” обстоятельства процесса раскопок, переоткрытие Эмпориона позволило испанцам приобщиться к наследию фокейцев, а именно к учению элеатов. Чему учил Парменид? Всеобъемлещему панлогизму: все в мире представляет собой вечное, неизменное, неподвижное и самодостаточное бытие, которое постигается исключительно мыслью. Чувственное же восприятие суть мнимость, своеобразная матрица, в которой мы пребываем. Поэтому с точки зрения элеатов действия Альмагро-Басча можно оценивать только в отрыве чувственного от мысленного. И в сухом остатке мы имеем только аккуратно раскопанный Эмпорион, до которого за час можно доехать из излюбленного россиянами Льорет-де-Мара.
P.S. Забавно, что совершенно иначе воспринимается отрицание движения элеатами с учетом метаний их соплеменников в поисках новой родины. Вот уж действительно, какое может быть движение, когда родная Фокея (бытие) воспроизводится в любом уголке Средиземного моря.
Первоначально фокейские беженцы остановились на близлежащем острове Хиос, надеясь получить здесь землю для поселения. Но местные племена отнюдь не были рады такому соседству, так что руководству фокейцев не оставалось ничего иного, кроме как обратить взор на далекие свои колонии, находящиеся на самом отшибе эллинистической цивилизации. Флот фокейцев выдвинулся в сторону Алалии на Корсике, где греки надеялись наконец-то найти свою землю обетованную. Но три мойры судьбы не спешили сжалиться над уроженцами вольной Фокеи. Только пять лет фокейцы прожили в Алалии, а затем на них с войной выдвинулся союз Карфагена и этрусков. В 540 г. до н.э. флот фокейцев был разбит могущественным союзом, и фокейцы дезорганизованно хлынули в разные стороны, прочь от разрушенной Алалии. Кстати именно это противостояние станет главной причиной будущего союза всех уроженцев Фокеи с молодой Римской республикой.
Фокейцы из Алалии бежали, прежде всего, в сохранившиеся торговые колонии Фокеи - в Массалию и Эмпорион, численность населения которых после “исхода” увеличилась кратно. Но один из потоков беженцев устремился на юг - в сторону ныне итальянских Кампании и Калабрии, перманентно выторговывая право на поселение у местных племен. Так, фокейские беженцы смогли приобрести земли в Лукании. В 535 г. до н.э. там был основан еще один фокейский город - Элея. Несмотря на то, что функцию политического центра в бывших фокейских колониях взяла на себя Массалия, интеллектуальная жизнь Фокеи сосредоточилась именно в Элее, оставив благодарным потомкам в наследство философскую школу элеатов: от учителя к ученику - Ксенофан, Парменид и Зенон.
Политический союз Массалии с Римом против ненавистного Карфагена зацементировал систему фокейских полисов (оторванных от Фокеи) вплоть до середины I в. до н.э. Более того, колонисты из Массалии основали еще целый ряд новых поселений на побережье Лионского залива (см. карту). Союзнические отношения с Римом гарантировали фокейцам экономическую и политическую автономию на фоне экспансии латинян. В том же русле прагматичного процветания пребывал и Эмпорион на территории Испании. Ликвидированным “фокейский мир” оказался лишь в 49 г. до н.э., когда автономия фокейских колоний была отменена Гаем Юлием Цезарем за поддержку Массалией его соперника в Римской гражданской войне - Гнея Помпея Великого. С тех пор фокейцы плавно растворялись в романской культуре, а затем канули в пучинах раннего средневековья вместе со своими городами.
Как же очутились древние греки в Испании? Ответ на этот вопрос отсылает к эпохе массовой греческой колонизации Средиземноморья и еще одной исторической трагедии (помимо Гражданской войны в Испании), на этот раз связанной с небольшим древнегреческим полисом Фокея на эгейском побережье современной Турции.
В летописные времена позднего бронзового века, приблизительно в XI в. до н.э. из перенаселенной области Фокида в центральной Греции поток переселенцев ринулся в поисках лучшей жизни в популярную и в те времена Малую Азию. Колонию переселенцев назвали в честь исторической родины - Фокея, и заняла она скалистый клочок земли между современными речками Бакыр и Гедиз. Отсутствие плодородных земель компенсировалось географическим положением - фокейские торговые галеры принялись бороздить акватории Эгейского, Черного и Средиземного морей. В 600 г. до н.э. фокейцы добрались до устья реки Рона, что в современной Франции, где, заключив договор с местными кельтскими племенами, основали торговую колонию Массалию, сегодня более известную как Марсель. Выбор места для колонии оказался крайне удачным: в считанные десятилетия в окрестностях Массалии выросли фокейские колонии Агафе-Тихе, Алалия на Кирне (Корсике), Эмпорион и Гемероскопион в современной Испании. К середине VI в. до н.э. маленькая Фокея контролировала всю северо-западную часть Средиземноморья, чем досаждала находящемуся на подъеме Карфагену.
Несмотря на частые стычки с пунийцами, беда в Фокею пришла, откуда ее не ждали, - из молодой империи Ахеменидов. В 546 г. до н.э. Фокея по иронии судьбы стала первым древнегреческим полисом, до которого добралась персидская военная машина во главе с полководцем Гарпагом. Вопрос персами был поставлен ребром: либо фокейцы присягают на верность Ахеменидам (что отнюдь не гарантировало сохранение жизни), либо покидают город. Выбор сделан наиболее практичный: фокейцы решили покинуть родной город, начав тем самым “великий фокейский исход” в поисках новой родины, сравнить который можно разве что с блужданием троянских дарданов и Энея (см. карту).
Погожим сентябрем 1940 г. 4-я рота дисциплинарного батальона в составе приблизительно 70 солдат бывшей Республиканской армии на нескольких грузовиках прибыла на самый север Каталонии - в приморскую деревеньку с каталанским названием Сант-Марти-д’Эмпуриес. Военнопленных-республиканцев встретил лично недавно назначенный директором Археологического музея Каталонии Мартин Альмагро-Басч. Служба в рядах Испанской Фаланги позволила археологу задействовать армейские связи (через генерала-лейтенанта Луиса Оргаса) и получить для своего масштабного проекта дармовую рабочую силу.
Отметим, что и Оргас, и Альмагро-Басч с самого начала гражданской войны в Испании в 1936 г. вступили в ультраправую, националистическую фракцию Фаланги. На следующий год, в ходе обреченного путча синдикалиста Мануэля Эдильи внутри штаба фалангистов оба поддержали правую фракцию во главе с Франсиско Франко, за что и заслужили дальнейшее продвижение по службе в раздираемой кровопролитными боями стране.
Проект Альмагро-Басча казался амбициозным: археолог (между прочим, личный ученик известного немецкого антрополога Хуго Обермайера) планировал заново открыть испанцам легендарный Эмпорион - крупнейшую античную греческую колонию на территории всего Иберийского полуострова, тем самым подчеркнув глубину испанской культуры, минуюшей римскую солдафонскую грубость и напрямую восходящей к чистейшим традициям греческих полисов.
Раскопки в Эмпорионе продолжались вплоть до марта 1941 г. Пленные республиканцы раскопали городские стены Эмпориона, ранее едва выступающие из сухой травы, впервые в новейшей истории извлекли на свет городской форум и фундамент нескольких языческих храмов. Находки произвели фурор в испанской археологии, возведя Альмагро-Басча в ранг археолога номер 1 в стране. Представший взору действительно огромный археологический комплекс сразу же передали в собственность Археологического музея Каталонии, приобретя билет которого его можно посетить и в наше время.
