У Паунтни Мамыров что-то вроде священника, и чтобы никто в этом не сомневался, на увертюре он благословляет трапезу. Основная причина тому, пожалуй, неверный перевод. Режиссёру не объяснили, чем различаются в России дьяк церковный от дьяка светского. Косвенная причина - Вальтер Скотт. Стилистика речи, изрыгаемой Мамыровым, в британской культуре присуща пресвитерианским пасторам, что очень ярко описано в Пуританах. Припоминаю, что премьера моей любимой "Лючии" состоялась примерно через 10 дней после восстановления "Чародейки". Когда я вышел на сцену в партии Раймондо, говорят, по залу пробежал смешок: Мамыров. И действительно, эти два костюма очень похожи, поскольку и тот и другой - пресвитерианские пасторы. В одной опере был реальный сюжет Вальтера Скотта, в другой на Вальтере Скотте замкнуло режиссёра. Так он решил объяснить нам, почему Мамыров не хочет танцевать - пуритане тоже бы не оценили. На дворе у Паунтни - правление королевы Виктории со всеми вытекающими. Князь не любит жену, поэтому втрескивается в Куму. Княгиня, лишённая ласки, проецирует на сына нездоровую любовь. У сына ярковыраженный эдипов комплекс. Пастор Мамыров мается с безответной страстью к княгине. Ненилу все насилуют, кто морально, кто физически. Логика железная. "Управься, князь бы не вошёл!"- значит боится, что князь что-то увидит; ставим: лапает княгиню за задницу. "Моя родная!"- ненормальное для сына обращение к матери, значит комплекс. "Милый сын, моя надежда!"- страшно подумать на что мамаша надеется. Да ещё, там у Шпажинского, Мамыров поворчал про желание княгини навестить Кудьму и вышел за калитку. Точно! Все же пасторы, когда полапают княгинь, после работы идут в лес переодеваться в колдуна. Зачем? Ну как же! Забыли?! Он же в княгиню влюблён! Там в лесу, в уплату за яд, она ему предлагает своё тело, вспоминайте мизансцены. Да, это уже не Скотт, а условное "на дне" от Диккенса. Радуют здесь две вещи: 1. Всё это он думает не о нас, а о своих, потому и руководствовался британскими классиками. 2. Режиссёр читающий.