Время сиесты безнадежно увязло в трясине десертной ложки снотворного. Наблюдая трескающуюся скорлупу ее сна, большой письменный стол счел нужным заметить, что пришла пора избавиться еще от одного календарного листа. К тому же, в предательском союзе с остро-заточенным синим карандашом лист напоминал, что выстукивать Моцарта на Его плече - куда приятнее, нежели на пропахшем табачным дымом кухонном подоконнике. Воспоминания завораживали. Окружавшие со всех четырех сторон стены до удивительного прытко заспешили навстречу друг другу. Побежала к выходу, её догнал и заботливо обнял за плечи бабушкин кашемир. Шаг через порог. Ручка старой, казалось бы степенной, двери до-обидного панибратски дернула за рукав. Еще шаг. И вот уже надменные фонари подчеркнуто-свысока озирали всю ее, неуверенно движущуюся по тротуарам, фигуру. Раздвигая запах кварталов, настойчиво приближалось сердцебиение трамвая. Холодное рукопожатие поручней. Она вошла, села и здесь же, на свободное место рядом, усадила свою печаль. Мутный взгляд сквозь мутное стекло. Пустота. Всеобъемлющая, она безжалостно пожирала все вокруг, оставляя для встретившихся на пути лишь немногое – дорогу вникуда или в ее собственную ненасытную плоть. Совсем измучившись, Она выбрала первое. Вернулась домой, накрасила ресницы и легла спать. И только тогда, когда часы за окном пробили прощение, она отчетливо поняла, что будет завтра. Завтра будет новое платье. Цвета выкуренной сигареты.